Славка с улицы Герцена

Генка Кочнев по прозвищу Кочан был второгодником, двоечником и хулиганом.

В каждом классе, где мне в разные годы приходилось учиться, обязательно имелся такой обалдуй — страх учеников и горе педагогов. Но обычно страх был невелик, а горе — привычное, потому что чаще всего парни эти особой злостью не отличались, одноклассников задевали редко, с учителями ругались лениво. Они просто играли давно определенную им роль двоечников-придурков и нарушителей школьной благополучности.

Кочан же был явная шпана. Злой авторитет не только классного, но и школьного масштаба. Все знали, что у него есть дружки в компании некоего Грини, чей брат сидит за квартирную кражу. С Кочаном не связывались даже самые старшие в нашей школе — семиклассники. Дрался Кочан жестоко. Вернее, не дрался, а просто бил: сопротивляться ему не смели. Блатные ухват очки его действовали на нас неотразимо. Кочан умел улыбаться криво и зловеще, бойко говорил на «шицной фене», а когда его очередной раз выгоняли из класса, шел к дверям вразвалочку и напевал под нос:

Сквозь рыданья ей снился все ночи
Парень в кепке и зуб золотой…

Форик Усольцев выслушал «Аннушку» и Кочана невозмутимо. Устроился на третьей парте рядом с Борькой Кислицыным, который был неразговорчив, потому что заикался. Выложил на парту учебник ботаники, тетрадку и ручку, поставил рядом с Борькиной свою чернильницу-непроливашку и стал смотреть в окно с запотевшими стеклами.

В следующие дни он жил в нашем классе сам по себе. Пробовали дразнить — не откликался. Приставать посильнее не решались — в независимости Форика ощущалась уверенность: такой терпит, терпит, а потом и врезать может. В приятели к нему не набивались — больно он нужен со своей квадратной башкой! Сам он тоже ни к кому в друзья не лез. Впрочем, с Борькой Кислицыным охотно поделился перышками для ручки и ничего не попросил взамен. И тому же Борьке подсказывал на диктанте, когда тот ляпал ошибку за ошибкой… и с учителями не спорил! Непонятно, за что его выгнали из пятого «А».

А сейчас вот Форик Усольцев пришел нам на выручку!

2. «Приклюшиние-чец…»

Лишь бы хватило билетов… Форик от окошечка был уже совсем недалеко, человек за пять.

— А если не хватит денег? — вдруг шепотом встревожился Чижик. — Если по три рубля уже нет и остались только дорогие?

— Ты спятил? На детские сеансы дороже трех не бывают!

— Это когда старое кино, не бывают, — рассудительно напомнил Чижик. — А когда новое, все сеансы считаются взрослые.

А ведь в самом деле! Есть такое вредное для ребят правило в нашем главном кинотеатре…

— Ну, тогда… он нам крикнет от кассы.

— Все равно у меня только семьдесят копеек в кармане…

— У меня есть. На самый крайний случай. Эн-зэ… — я вытащил из кармана новенькую десятку.

Мама давала мне такую сумму раз в месяц, когда отец из своей далекой Белоруссии присылал перевод — для моего «прокормления».

Десятку я хотел сберечь, чтобы подкопить к ней еще и купить за пятнадцать рублей в магазине «Электротовары» карманный фонарик. Темным осенним вечером, когда идешь по грязи домой после шестого урока, с фонариком так уютно…

Однако если не хватит на билеты, то какой уж там фонарик…

Чижик с удовольствием поразглядывал хрустящую десятку. Чуть ли не обнюхал своим клювиком с редкими конопушками. И на какое-то время мы потеряли бдительность. А зря…

К другом углу кассового зала кучковалась шпана со своим щуплым и словно прокопченным предводителем. Он и был известен под кличкой «Копчёный».

Компания Копченого постоянно отиралась в кино. Обычно эти личности были заняты своими делами и к другим ребятам приставали не часто. Конечно, угроза в них была постоянная, но куда денешься. Приходилось существовать с ними на одном пространстве. Так африканские травоядные щиплют траву вблизи дремлющих львов: если хищники сыты и спокойны, можно пастись без особой боязни. Главное — не прозевать, когда возникает опасность.

Но мы прозевали. Я понял это, когда оказавшийся рядом Копченый дыхнул мне в лицо запахом табака и пережаренных семечек подсолнуха.

— Во какая деньга! Слышь, кореш, сыграем в номерки!

Я перепуганно скомкал «деньгу» в кулаке. Чижик тихо пискнул. Спасенья не было.

Рядом с Копченым стоял шкет — ростом с меня, но явно приблатненный. В приплюснутом кемеле с маленьким козырьком. С ленивыми безжалостными глазками. Копченый в улыбке показал гнилые зубы.

— Ну, шига-фиц ли сшифил-дрейц? Играем! Ший-чец шимер-ноц шильше-боц, тоши-гоц и шиньги-дец…

«Ну, фига ли сдрейфил? — мысленно перевел я „шицную феню“. — Чей номер больше, того и деньги».

Речь шла о номерах на банковских билетах. Не было сомнения, что Копченый не станет даже сравнивать цифры, а просто объявит о своей победе — и прощай моя десятка.

Чижик обморочно притих у меня под боком. Я метнулся глазами. Дружки Копченого куда-то пропали, но маленький в кемеле был рядом. Да будь Копченый и совсем один, разве мыслимо сопротивляться этому зловещему представителю блатного мира?