Славный парень

Тим кратко рассказал о случившемся в таверне, когда его дважды приняли не за того человека.

—  Господи.

—  Вот такая история, — продолжил Тим. — Ни единого доказательства того, что все так и было. А теперь получается, что ему никто бы не погрозил и пальчиком, даже если бы мы представили видео, на котором он стрелял в нас.

—  После таверны тоже что-то случилось, — догадался Пит.

—  Да. Многое.

—  Хочешь поделиться?

—  Пожалуй, что нет. Скажем так, мы с Линдой заработали право дышать и дальше. Честно говоря, меня удивляет, что мы до сих пор дышим.

—  Я понимаю, для вас это не будет новостью, но если вам повезло и вы сумели щелкнуть его по носу, ничего не закончится, пока вы не щелкнете по носу тех, на кого он работает.

—  Я подозреваю, что их-то по носу нам не щелкнуть.

—  И что нам теперь делать? — спросила Линда. — Мы — две мышки, ястреб приближается, а высокой травы нигде нет.

В ее голосе не слышалось страха, да и выглядела она совершенно спокойной.

Тим задался вопросом: а откуда в ней такая внутренняя сила?

—  Вот что ещё, — вновь заговорил Пит. — Может, в этом что-то есть. У меня приятель в полицейском управлении Лагуна-Бич, Пако, и он надежен, как восход солнца. Я говорил с ним полчаса тому назад, прощупал насчет «Сливок и сахара». Я знаю, что дело не сдано в архив, но продолжается ли расследование? Он говорит, что нет, расследованием никто не занимается. Потом Пако говорит мне о Лайли Вен-чинь, она без ума от горя и думает, что последняя точка ещё не поставлена. Она думает, что тот, кто убил ее семью, на этом не остановился и продолжит свое черное дело.

—  Лайли — жена Чарли, — пояснила Линда. — Его вдова.

—  Она вбила себе в голову, что несколько постоянных посетителей «Сливок и сахара» за последние полтора года, прошедшие после пожара, умерли, по ее разумению, не своей смертью.

Линда обхватила себя руками и .содрогнулась, словно они перенеслись из мая в январь.

—  Умерли не своей смертью? — переспросил Тим. — Кто?

—  Пако не сказал, а я не хотел, чтобы он насторожился. Ясно одно, они не воспринимают Лайли серьезно. После того как женщина потеряла стольких близких ей людей, нетрудно поверить, что от горя она тронулась умом. Но, возможно, вы захотите с ней поговорить.

—  Возможно, — согласилась Линда. — Я знаю, где жила их семья. Если она не переехала.

—  Пако говорит, что она живет в том же доме. Держится за то, что у нее осталось. Словно думает, что они вернутся, если она и дальше будет держаться.

Тим увидел в зеленых глазах полное понимание: она знала, о чем говорит Пит.

—  Продиктуй мне свой новый номер, — продолжил Пит. — Сейчас поеду и куплю себе одноразовый мобильник. Сам свяжусь с вами. Сюда больше не звоните. Не хочу подставлять Сантьяго. Даже в такой малости.

— Я не понимаю, что ты можешь для нас сделать, — ответил Тим.

—  Если я не смогу сделать для вас больше того, что уже сделал, тогда я — паршивый сукин сын. Давай номер.

Линда продиктовала номер.

—  И вот что ещё вам нужно знать, хотя, наверное, вы это уже знаете.

—  Что? — спросил Тим.

—  Я разговариваю не с тобой, Вышибала. Я разговариваю с нашей красавицей. Слушаете меня, красивая вы наша?

—  Обоими ушами, святой вы наш.

—  Вы, наверное, это уже знаете, но вам не попасть в лучшие руки в сравнении с теми, в каких вы оказались.

Линда ответила, встретившись взглядом с Питом:

—  Я знала это с того момента, когда вчера вечером он вошел в мой дом и сказал, что не понимает современного искусства.

—  Тут ты права, — вздохнул Пит.

—  Но, даже если бы он ничего не сказал или сказал бы что-то другое, я бы все равно знала, что теперь я в безопасности.

Глава 44

Сидя на кровати, читая роман «Безжалостный рак», Крайт вскоре забыл и про зеленый чай, и про печенье.

Она обладала врожденным мастерством рассказчика, писала ясно и понятно, блестяще использовала гиперболы.

А больше всего ему понравились пронизывающие книгу отчаяние, беспомощность, горечь, полнейшее отсутствие оптимизма в этом мрачном взгляде на мир.

Из книги Зеро любой демон-подмастерье, который только учился сбивать невинные души с пути истинного, мог бы почерпнуть многое. Да и матерые демоны позаимствовали бы трюк-другой.

Крайт также одобрил и ее злость. Злость в сравнении с отчаянием второстепенна, но Зеро подавала ее малыми дозами, которые, складываясь, обретали кумулятивный эффект.

Через какое-то время он подумал, что она может стать писательницей столетия, уж, во всяком случае, он бы точно поставил ее выше всех других.

Однако постепенно она начала выказывать недовольство тем, что сознательно закрывать глаза на зло — одна из неизменных черт человеческого характера, ее возмущала жестокость, с которой люди относились к себе подобным. Она, конечно, видела мир беспомощным, но верила, что таким он не останется.

Хуже того, она стремилась к миру, где обещания выполняются, доверие не предается, честь в почете, а смелость вдохновляет смелость. И восхищение, которое ее книга вызывала у Крайта, сошло на нет.