Славута и окрестности

Войн не было. Сёгун предпочитал разрешать все проблемы уговорами и подкупом. Воины разленились и разжирели. Самураи забыли кодекс Бусидо. Но меч не может лежать в ножнах. Меч не может питаться даже самым лучшим маслом камелии и гвоздики — ему нужна кровь. Горячая человеческая кровь — иначе он захиреет. Я ухаживал за ним — не давал ему ослабнуть и зачахнуть. Я поливал его тем, что ему требовалось. Всегда можно найти, чьей кровью его накормить. Мало ли шляется по миру никчёмных людишек: простолюдинов, преступников, крестьян и просто бездомных нищих, чья жизнь не стоит и плошки риса. Я выходил на охоту ночью — и редко случалось, чтобы мой меч оставался голодным. Как ни старался я менять внешность, как ни был осторожен — пару раз меня заметили и узнали, и слухи поползли по древней столице. Прежние товарищи стали сторониться — нет, никто не осмеливался сказать мне что-либо в лицо — все знали, что равных мне в схватке нет, и боялись, но круг отчуждения становился всё шире. Я не слишком этому огорчался — у меня была цель: я тренировался, я старался достигнуть совершенства.

Мой учитель по кэндзюцу — великому искусству пути меча — как-то сказал, что, если очень быстро взмахнуть катаной, то рассечённый воздух не успевает сразу же сомкнуться за ним, и на мгновение в этом разрубленном пространстве приоткрывается дверь в Ничто. Когда я стал расспрашивать, он ушёл от разговора и сказал только, что не знает никого, кто смог, и что тот, кто это сделает, станет самым великим мастером. Так вот я достиг этого. Но один раз, только один. Впрочем, я понимаю теперь, что человеку и не дано сделать это дважды, потому что это — достижение совершенства, а достигнув его, перестаёшь быть человеком. Достигнув его, ты не помещаешься в своём мире, выпадаешь из него… и, как оказалось, попадаешь в другой.