Славута и окрестности

Это прозвучало обидно, но ему было уже не до тонкостей. Маша поняла. Она коротко кивнула и вышла. Александр сделал приглашающий жест. По-хозяйски выдвинул ящики из-под стола, достал из пакета бутылку водки, выложил и открыл упаковки с сыром и крекерами. Маша, умница, захватила одноразовую посуду, и он в который раз подивился её житейскому уму и предусмотрительности. Разлил водку по картонным стаканчикам. Нгуен, наконец, встал с кровати, сделал два неуверенных шага к столу и сел на подвинутый Александром ящик. Взял в руки стакан с водкой. Александр взял свой, поднял, собрался что-то сказать — в голову лезла одна дрянь. Он столько раз представлял себе это, столько раз думал о том, что именно скажет — ему это казалось важным — и вот этот момент настал, а слов не было. Он покрутил стакан в руках, что-то промычал, попытался чокнуться со стариком, вспомнил, что этого делать не надо и, махнув на всё, залпом выпил. Сразу захотелось курить. Он достал сигареты и по взгляду, брошенному стариком на пачку, понял, что промахнулся — надо было привезти в подарок блок хороших сигарет. Нгуен молча выпил; кивнув, взял из протянутой пачки сигарету, прикурил. Молчание затягивалось, и Александр, на которого спиртное в этой жаркой духоте подействовало немедленно, заговорил первым:

— Как ты живёшь, Нгуен? Ты на выслуге? Пенсию получаешь?

— Да, пенсию получаю. Хватает. Брат не получает. Вот вместе и живём, — сказал Нгуен.

— Почему не получает? — удивился Александр. — Ведь он тоже воевал?

— Воевал, — ответил Нгуен, — только он за Юг воевал. А потом в лагере сидел. Вот выжил, только больной совсем. Ты видел его. Это он вас привёл. И дочка его в лагере была. В другом лагере — для детей.

— Я помню, у тебя ещё старшая сестра была и племянница. Как они?

— Племянница — дочка сестры — в Канаде живёт. Иногда присылает что-то: вещи, подарки. Денег не шлёт, а может не доходят — я не знаю.

— А сестра жива?

— Нет — пропала. Когда мы пришли, она пыталась уплыть из Сайгона, на лодке, надеялась, что американцы подберут — знаешь про людей в лодках?

— Читал. Недавно.

— Вот на такой лодке и утонула. Много их тогда утонуло, очень много. А вот племянницу спасли.

Наступила пауза. Александр лихорадочно искал, что бы сказать ещё, что-нибудь не очень значительное, только бы не подступать к самому важному — к тому, что хотел и боялся узнать. Ничего в голову не приходило. Он налил ещё. Пододвинул к старику сыр. Они ещё раз молча выпили, и Александр на выдохе, как бы первое пришедшее в голову — спросил:

— А как Май? Как она? Ты что-то о ней знаешь?

— Май умерла три года назад, — ответил старик. Ничего не изменилось, не дрогнуло в той маске, из которой исходили слова. — Здесь, — и он показал на соседнюю кровать. — Мы жили тут много лет. Детей нет. Вот с братом теперь живём.

— У меня тоже детей нет, — зачем-то невпопад сказал Александр. — Не получилось.

Он хмелел. И это облегчило, дало ему возможность, наконец, подойти к вопросу, который ему и хотелось задать с самого начала:

— Расскажи мне — как погиб Жека?

Впервые с начала разговора, старик ответил не сразу. Помолчал. Взял ещё одну сигарету. Александр, перегнувшись через стол, дал ему прикурить. Нгуен сделал несколько затяжек, закашлялся, а отдышавшись, спокойно сказал:

— Налёт был. Много стреляли. Много шума. Все стреляли. И я стрелял. Я убил его. Никто не видел.

Холодный ручеёк пота пробежал от затылка вниз по позвоночнику. Надо было что-то сказать, сделать, закричать, но Александр сидел молча, придавленный услышанным, и с ужасом понимая, что оно его не поразило. Он как будто услышал то, что уже знал или о чём догадывался раньше. Они долго сидели молча. Старик курил. Александр крутил в пальцах кругляшок крекера, потом сломал его и, наконец, спросил сиплым, чужим голосом:

— Как? Случайно попал?

— Нет. Ты знаешь — я хорошо стрелял.

— Так почему? Почему ты его убил?

— Он вышел от Май, а Май была моя. Я любил её. Я хотел на ней жениться.

Хмель прошёл. Вот оно. Рано или поздно, но всё равно это случается. Прошлое догонит тебя. Вот зачем он сюда приехал. Вот почему ему снится Жека.

— Нгуен. Это не он. Это я ходил к Май, — он хотел сказать, что он не знал, что Нгуен и Май… но остановился. Это было бы глупое и стыдное враньё — всё он тогда знал.

— Я знал, что это ты ходишь к Май. Но темно было. Я думал, что это ты, не Жека. Я не знал, что ты уже улетел.

Старик замолчал, но Александру казалось, что слова не исчезли с истаявшим звуком, а продолжают висеть в вязком и плотном воздухе комнаты.

— Так ты хотел убить меня?

Старик сидел неподвижно, выпрямившись, застыв и только глаза — потухшие блеклые глаза — вдруг ожили и сверкнули из глубоких впадин. Александр вдруг тоскливо подумал: