След

Но если первое, то есть убийство Тохты, казалось невозможным, то второе представлялось и вовсе недостижимым. Однако Мохаммад Узбек был молод, честолюбив и верил: на свете нет ничего недостижимого, чего нельзя было бы приблизить, главное, за ним была его вера!

Сначала босыми ногами юной наложницы Смерть подошла к Тохте. Какое снадобье восточная красавица подмешала в питье, да и она ли его подмешала - никто не ответит. Много на свете зелий и ядов! К тому же ханские нукеры, ворвавшиеся в шатёр на её испуганный крик, явно не похожий на крик сладострастья, увидев хана с выпученными от ужаса и боли глазами в последних предсмертных муках, тут же разорвали бедную девушку на куски.

Наверное, они несколько поспешили. Но не могли же они возразить могущественному беклеребеку Кутлук-Тимуру, тоже ягочему-то оказавшемуся в сей миг поблизости. Он же, знать, обезумел от горя, когда, указав на забившуюся в угол наложницу, приказал:

- Убейте её! Пусть хан, пока жив, увидит её лживые внутренности!

Трудно сказать, доставило ли хану удовольствие глядеть перед собственной смертью на вынутое из груди кровавое девичье сердце, однако в сей миг окончательного прозрения, вероятно, успел он посетовать, что не крепко держался завета Божественного Чингиза: никогда не доверяй изменникам, ибо предавший единожды и ещё предаст не однажды…

То был первый Узбеков шаг. Далее незамедлительно последовал и второй.

Сарай к тому времени настолько пропитался духом веры покорных, что когда наставник царевича в изгнании, глава хорезмского духовенства муфтий Имам-ад-дин Эльмискари (тоже как раз в те поры будто ненароком оказавшийся в Золотой Орде!) провозгласил новым ханом Мохаммада Узбека, то в стольном ордынском городе не много нашлось защитников законного престолонаследника. Враз выяснилось, что даже среди высоких нойонов и прочих начальников, при Тохте поклонявшихся Вечно Синему Небу, оказалось изрядно тайных приверженцев Алкорана. Что уж говорить про остальное сарайское население, главным образом состоявшее из оседлых торговцев-магумедан, которые восторженно и поспешно прокричали Узбека царём.

А не согласны - головы с плеч! Впрочем, пока Узбек довольствовался малой кровью крикливых бохшей и лам. Их отрубленные головы в остроконечных колпаках нарочно воздевались на колья и выставлялись на базарах и перекрёстках улиц в назидание остальным сомневающимся.

Однако с таким решением, разумеется, не мог согласиться сын Тохты Ильбассар. Но, как ни гнал он коней, долог путь ему лёг от Дуная до Ахтубы. Словом, Ильбассар вернулся в чужой город. Но он ещё не знал того. К тому же, уверенный в своём праве, он проявил удивительное легкомыслие, недостойное чингисида.

Вместо того чтобы по всему необозримому Дешт-и-Кипчаку, ушей которого ещё не достигли пронзительные и заунывные крики сарайских мулл, собрать могучую силу и двинуть её на мятежную столицу, Ильбассар въехал в Сарай с отрядом всего в полутысячу багатуров. На что, спрашивается, понадеялся?

А Сарай встретил Тохтоева сына празднично украшенными улицами, переполненными людьми. Вероятно, царевич подумал, что горожане высыпали на улицы для того, чтобы встретить его. Он ехал и умилялся, готовый простить своим подданным даже измену, если она и была.

«Да полно, какая измена? То все неверные слухи, исходящие от завистников и врагов, которые, конечно, рады б были смутить Сарай. Но разве есть у них силы поколебать Великий Джасак и веру монголов в справедливость Вечно Синего Неба?»

А возле дворца Ильбассара приветствовали все те же отцовы визири, нойоны, начальники…

«Да ведь точно не было и не могло быть измены!»

- Сойди с коня, - сказали ему. - Мы ждём тебя, чтобы поцеловать твои руки.

- Я знал, что вы будете верными, - ответил царевич и покинул седло.

И они убили его.

Это убийство послужило знаком ко всеобщему избиению. Теперь уже кровь полилась обильней. Резали недорезанных ламаистов, били тайных и явных приверженцев Тохтоева дома, били своих же татар, что не захотели сменить древний ракой ради веры арабов, конечно же, били всласть и всех остальных: сарайских русских, и иудеев, и латинян… Словом, или неверных. То был ещё один шаг Узбека.

После сарайского побоища немногие в нём уцелели из тех, кто действительно был предан Тохте и древнему безымянному Богу. Но вот что примечательно: Узбек почему-то не тронул высшую монгольскую знать, не тронул он и ближайших родичей того, кто и самому-то Узбеку оставил жизнь лишь по случайному недогляду и недомыслию юности. Не тронул ни жён Тохты, ни других сыновей, ни жён его сыновей, ни племянников, ни жён тех племянников…