След

- Оттого и слывёт Михаил благим во князях, что всех в Руси примирить хочет, Русь Залесскую с Великим Новгородом повенчать, чтобы все заедино жили да праведно!

- Так что? - Юрий нетерпеливо ударил кулаком по столу. - Да не гнуси ты под нос, чай, вдвоём сидим!

Иван виновато поднял глаза на брата, но продолжил столь же тихо; сосны в бору в безветренный день и то громче меж собой разговаривают.

- А то, что батюшка-то наш на добрый десяток лет старее был Михаила. Так неужто Михаил вопреки своим словам про праведность, да про обычаи древние отчаялся бы на старшинство посягнуть, на старшего-то брата поднялся? - не удержавшись, Иван растянул в глумливой усмешке тонкие губы. При этом его лицо приобрело чрезвычайно довольное и какое-то жабье выражение. Вот именно: с таким выражением на плоских харях нежатся вечерами жабы по берегам озерков, пощёлкивая мух да комариков.

- Что?! Ты что говоришь-то! Ты мне в укор что ли ставишь, что я на старшего посягнул, на дядю поднялся?! - в ярости задохнулся Юрий. - Ты - мне!..

Если бы не стол, разделявший братьев, он бы ухватил Ивана за грудки. Даже с лавки привстал и потянулся руками к брату. Да столешница была широка и для его длинных рук.

Иван отшатнулся: - Что ты, что ты! Откуль ты и слышишь, чего не говорено?

- Да ты же сам…

- А хоть бы и так, - перебив старшего брата, крикнул Иван. - Ты что, иной путь ведаешь, как над Русью подняться?

В воцарившейся тишине явственно обозначилось, как уныло бьётся об оконное стекло муха. Иван встал из-за стола, подошёл к окну, пухлой ладонью слегка прижал кремлёвскую пленницу и, чуть помедлив, послушав, как щекотно трепещет она хрупкими слюдяными крыльями под рукой, раздавил её о стекло.

- Смерть батюшкина Михаилу путь указала, - сказал он. - Так что - смерть? Никто не знает, когда придёт его час… Возрадовались на Твери кончине батюшкиной, толкуют ныне, что знак то Божий… А может, Юрий, смерть-то батюшкина не Михаилу знак на власть, а нам, сынам его, крест на плечи. Али мы ношу отцову на полпути бросим?

- Да ить не то меня жжёт, что бесправно на дядю я поднимаюсь, а знобко мне оттого, что одни мы, Иван, а за Михайлом-то - Русь! Вон бояре-то городецкие, ещё Андрей не подох, а они уж загодя в Тверь потянулись! Кострома ему славу орёт, Нижний колени клонит! Да что говорить, Великий Новгород и тот готов признать его волю, вон что!

А ведь и в самом деле с удивительным и редким единодушием Русь приняла тогда весть о том, что Михаил Ярославич Тверской наследует великокняжеский стол владимирский. Да кроме него по чести во всей Руси принять на себя эту ношу было некому! Извечные противники единовластия - новгородские вольники, и те уж урядили с ним договор, признавая над собой его власть, хотя и со многими увёртливыми отговорками.

Лишь Москва в обиде набычилась! Да и не вся Москва, а всего-то двое братьев Даниловичей решили встать поперёк. На что рассчитывали?

Ан, знать, рассчитывали. Особливо младшенький, кто и ведал расчётцами…

- …Вон что! Вон что! - горячился Юрий. - Одне мы!

- Всё так, брат, - скорбно вздохнул у окна Иван и усмехнулся украдкой: «Один да один уже двое! А князь великий, каков бы он ни был, чай, не мёд, всем мил никогда не будет!..»

По верным Ивановым сведениям, кои он получал отовсюду от нужных людей, уже обозначились на Руси и противники Михайловы, заранее опасавшиеся усиления Твери. Да ведь и в Орде, опять же по Ивановым сведениям, многие были против Тверского - сильный князь на Руси татарам не в честь и не в прибыль. А коли есть противники у Михаила, так, знать, будут союзники у Москвы.

«Да и есть уже…»

- Все так, брат, - тихо повторил Иван и, обернувшись к брату, может быть, впервые за весь разговор прямо взглянув ему в глаза, страстно добавил: - Только и нам деваться-то некуда! 'Коли ты ныне отступишься, никогда Москве первой не быть!

- А коли не отступлюсь, - угрюмо усмехнулся Юрий, - али наперёд выскочим?

- Верую, брат! Как батюшка в то верил - верую! - неожиданно страстно воскликнул Иван.

- Вопреки всей Руси?

- Э-э-э, Русь! Что ты заладил-то: Русь, Русь! Да где она эта Русь? - Иван махнул рукой. - У татарина на аркане волочится! А где её устои-то древние? Где её заединство-то, на кои Михаил уповает? Да кабы были те устои крепки, кабы было то заединство, так разве нам татаре петлю на шее стянули? То-то и оно, что не было на Руси и в помине ни того, ни другого, а тем паче и ныне нет! Волен Михаил бить в свой Спасский колокол: сплотимся, мол! Хватит, мол, злобствовать друг на дружку - да кто откликнется? Бояре нижегородские со своей крепосцы неприступной ему в ножки поклонятся? Новгородцы вятшие от вольности да кормов своих ради Твери его откажутся? Да они за малую закавыку в древнем Ярославовом договоре всякому горло перегрызут! А нам покуль то и надобно! От несвойственного ему необычного возбуждения, в котором Юрий наблюдал брата чуть ли не в первый раз, шея, щёки и лоб Ивана покрылись красными пятнами, бесцветные, вечно уклончивые глаза будто огнём зажглись.