След

Юрий предстал перед ханом во всевозможном великолепии: кафтан красного бархата, с серебряными изузоренными тонкой вязью пуговицами и с парчовыми отворотами, тяжёлый пояс с золотой пряхой в хороший кулак, на пристяжном высоченном козыре изумруды, что рысьи глаза… Молод и Ладен собой, хоть и узок в кости. Словом, обличьем изрядно богат и достоин московский князь. Но, глядя на него, не враз и определишь, кто пред тобой - ни птица в небесах сыч, ни рак в рыбах рыбица, ни в зверях зверь ёж?

Ясно, что зверь, только кой - непонятно? То ли действительно сильный и умный, то ли хитрый, то ли всего лишь бессмысленно злой и увёртливый?

А и правда, есть в лице его нечто птичье, - с таким-то высокомерием обычно орлы глядят. Хотя ведь и петухам свойственно взирать на мир с такой же грозной надменностью. Да и в самих его повадках, в том, как остро и скоро взглядывает, будто змея кусает, в оскале мелких зубов - то ли волчьем, то ли лисьем, - в суетном движении рук - снуют, аки ящерки, - нет-нет, да и мелькнёт звериное.

Слова-то и те не говорит, а выкликивает подобострастно, будто кычет зазывно - это, когда к Тохте обращается, точно боится, что тот его не услышит, и метёт пред ним, как собачий хвост - ан так и мнится, что изумруды да пуговицы серебряные вместо репьёв на нём… А когда на дядю ярится, так рычит, огрызаясь, или лает по-пёсьи. Да вот и имя ему - чисто пёс!

И как-то в самом деле мелок он, что ли? Или то впечатление создаётся оттого, что ныне рядом с ним иной князь?

Да уж, - не тот Михаил!

Что скажешь про красивого человека? И лоб - так лоб, не бляхой приплюснутый, и глаза - не изюминки! Высок, плечист, статен, в руках мощь, в складках губ горечь знающего, волосы отпущены, будто в знак вечной скорби об отчизне, по лбу забраны златотканной повязкой.

Когда по Руси следует, рука встречающих сама ко лбу тянется, да ведь и на сарайских улицах достойные монголы и то с почтением вслед оборачиваются:

- Урус коназ идёт!

Словом, красен князь Михаил Ярославич! В тот год ему исполнилось тридцать три. Взошёл он в зрелую пору, в самый счастливый зенит, когда человеку кажется, что всякая ноша ему по силам. Не спрохвала Михаил готов был взвалить на плечи голгофский крест - издали шёл к нему бережным шагом. Давно ещё, в юности, в сокровенный молитвенный миг постиг он свой путь. И постигши, ступил на него и уже не собирался сворачивать: слишком многие бедствия знал он и видел в своей земле и хотел приуменьшить их. А на то имел не одно лишь благое желание (хотя на Руси у правителей и желание благое в редкость!), но и твёрдую волю, и крепкий ум, и дальние помыслы.

Да вот ведь и шагу ступить не успел, как стреножили! И горько, что верёвку-то для русской петли татары плетут из русских же нитей.

* * *

Долго тянется унизительная морока к вящей радости татарвы, собравшейся поглядеть, как князья московский и тверской будут тягаться промеж собой. Одни явно поддерживают московского, другие (их куда меньше) - тверского. Хлопают в ладоши, цокают языками, смеются, задорят, аки собак стравливают.

Да, ить, им, татарам, в том не одно удовольствие, но и каждому своя выгода - ныне в ханском дворце русские у татар Русь торгуют!

Всякая закавыка становится поводом к яростной пре. Да иначе и быть не может, ныне от тех закавык зависит, кому стать, великим князем владимирским. Да кабы это одно, а то ведь каждая закавыка, то бишь условие, в ханскую грамоту после, пометятся, а уж та грамотка русичей под худые ребра так подцепит, что мало-то никому не покажется. Вон и спорят до остервенения.

Если князь тверской обещает Орде верный союз на случай, войны, то московский сулит и без войны каждого десятого русского мужика ежегодно в ханское войско слать.

Али уж так дешева она, кровь-то русская?

Если тверской обещает оставить на кормление ханских, послов, то бишь числяков, стоящих наглым дозором чуть ли не в каждом городе, так московский новых зовёт - мол, мало нам без ваших даруг догляду! Придите, присмотрите за нами, убогими!

Али мало нам на Руси нахлебников? I Итак по всему: по гривнам и полугривнам, и по полушкам, и по чёрному бору, по медам, по зерну, по всякой рухляди, по Путям гостевым… мало-мало не дошли до «дыма с трубы», как в страшные Батыевы времена![64]

Не на то рассчитывал Михаил Ярославич. Хотел прийти к татарам с достоинством и от них с прибытком уйти. Ан перехитрили его, подтравили волчонка Данилова! Ясно, что злое семя, да ведь должна же быть голова на плечах, коли совести нет!

Одного хотел Михаил: взять за грудки того Юрия, встряхнуть, как следует, заглянуть ему в глазки и спросить доверчиво:

«Пошто в Сарай прибежал или не знал, на что ты татарам надобен? Да неужели ты, сучий охвостень, до той меры в себе уверился, что способен над Русью встать? Али кто тебя надоумил в том?»

Да поздно, не спросишь! Одно остаётся: скрипеть зубами да сверх набавлять, чтобы опередить племянника! Иначе никак нельзя - уйдёт Русь под Москву! А под Москвой негоже Руси, потому как умопомрачена Москва стяжательством и непомерной гордыней! Вот её суть!