След ангела

Она с особой улыбкой, одновременно и мечтательной, и виноватой, посмотрела на сына исподлобья, и тут ему чуть ли не впервые в жизни подумалось, что мама его еще очень молодая и симпатичная.

— Я была глупая, не знала ничего толком… — смущенно продолжала она. — А отец твой меня не жалел, вот я почти сразу и залетела…

Голос ее не менялся, звучал ровно и невыразительно. А Санька несказанно удивился: впервые они с матерью говорили о таких вещах.

— Ну он, конечно, начал кочевряжиться, я ли, не я ли, и вообще сейчас жениться немодно… — Она уперла взгляд в свою лодыжку, которую по-прежнему держала руками. Потом перевела его на Санька:

— Что смотришь? Еще немного — и сам будешь какой-нибудь дурочке простоголовой такие же баки заливать… — Она повертела головой, будто отгоняя досадливую мошку.

Санек не знал, что ответить. Покраснел, уставился на свои руки, которые словно сами собой принялись тасовать колоду карт.

— Словом, где таской, где лаской, поженились мы, когда я уже на четвертом месяце была.

Это-то Санек знал уже несколько лет, после того, как однажды ненароком заглянул в материн паспорт. Даты бракосочетания и рождения сына сами бросились в глаза.

— Ну вот, началась у нас семейная жизнь. Дали нам от его работы вот эту квартиру, а если бы отец твой пил поменьше и с начальством дружил, была бы у нас уже и двухкомнатная… Я сперва на рынке торговала, потом вот в магазин пристроилась. Тяжело очень, конечно, и деньги небольшие — зато по целой неделе дома, и дела могла поделать, и за тобой маленьким присмотреть. И ты у меня всегда был одет, умыт, накормлен, и отца твоего обиходила — чего бы ему не жить с нами? Ан нет — ушел. Он всегда такой был, все нрав свой показывал…

— Не в том дело, мам. — Саньке вспомнился давнишний разговор в пивной. Но пока он раздумывал, рассказать о нем матери или нет, и если рассказать, то как, она уже махнула рукой.

— А ладно. Что было, то прошло. Теперь, может, он и жалеет, да поздно. Места ему больше здесь нет. А мы с тобой и вдвоем проживем как-нибудь. Не так уж долго терпеть осталось. Тебе год в школе учиться, потом пять в институте — и все. Станешь взрослый, самостоятельный. Вон, уже работаешь, и на телефон себе заработал, и на компьютер. А я пока потерплю, ничего…

Санек только кивнул в знак согласия. Ему было до слез жалко мать. «Скорее бы уже и вправду начать зарабатывать, — с тоской подумал он. — Снять с плеч обузу…»

Обузой был он сам, и прекрасно это понимал.

Мать как будто угадала его мысли.

— Знаешь, сыночка, конечно, теперь живут по-разному — у кого суп жидкий, у кого — жемчуг мелкий. Я что ж, я понимаю, конечно, что в классе тебе порой бывает тяжело, ты для них — беднота голоштанная. А в городке, откуда я приехала, на меня смотрят, как на счастливицу — надо же, в Москве зацепилась, квартиру получила, замужем побыла, сына родила… Там — да ты сам у дядьки это видел — все с огородов кормятся, работы почти нет… А те ребята, что на тебя свысока посматривают, — они кто сами-то? Вон, в России учатся, а не уехали ни в Англию, ни в Америку — выходит, у родителей деньжонок на это не хватило… Бедных, конечно, много. Богатых — гораздо меньше. Очень богатых — еще меньше. А тот, кто самый богатый — тот, наверное, и самый несчастный. Сидит за семью замками, как Кощей, стережет свои миллиарды, как бы их не растащили…

Ну уж в это Санек не поверил. Но возражать не стал.

— Раньше, при советской власти, все вроде бы были равны. Как говорится, все равны, и штаны рваны. И будущее обещали одно на всех: жить будем лучше, но одинаково. Раньше если кто был богат, то денег своих стеснялся. Кто — богачи? Богачи — ловкачи. Торгаши либо преступники, либо самые большие начальники, взяточники. Все они жили тогда под страхом Божиим. Ты-то той поры помнить не можешь, тебя тогда и на свете-то не было. Так что, считай, ты гражданин новой России — и все твои сверстники тоже первые ее граждане. Ну вот, пришло теперь другое время. Видно, не учли там, в Кремле, что всегда есть люди, которые как все жить не хотят. Когда эти люди взяли власть, то первым делом понаставили в стране перегородок между людьми. Чтобы каждый по-своему достатку жил в своем загончике. Со свиным рылом не лез в калашный ряд.

— Но я-то в школе как раз в калашном ряду со свиным рылом! — невольно вырвалось у Санька.

Мать замолкла и отвела глаза. Она понимала, что за этими словами и кроется объяснение того, почему Санек пришел домой в синяках. Видать, свои же ребята накостыляли… Сердце болезненно сжалось, дыхание застряло в груди. Ольга Сергеевна потерла грудь. Чуть легче стало. Материнский инстинкт говорил ей, что не нужно допрашивать сына, лезть в трудную его жизнь. Захочет — сам скажет. А будешь настаивать — соврет или и вовсе на улицу сбежит.