След Бешенного

- Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, что в разговоре с мистером Лайном я невольно бросил какую-то тень на репутацию друга Савелия, Майкла Джеймса, потому что в тот момент, честно говоря, его фигура меня совсем не волновала. Мысли мои были заняты исключительно пропавшим Савелием. Но сегодня, с учетом того, что я узнал о Лайне, боюсь, что оказал Джеймсу медвежью услугу. Я исхожу хотя бы из того, что тон Лайна во время телефонной беседы с генералом вряд ли можно было назвать дружеским.

- Если здесь только служебное соперничество, то в этом ничего драматического нет, - попытался успокоить Позина Богомолов.

- В голосе Лайна я уловил нечто, далеко выходящее за рамки чисто служебной неприязни.

- Это уже хуже, - помрачнел Богомолов.

Позин незаметно посмотрел на часы.

- Не смею больше злоупотреблять вашим вниманием, Константин Иванович. Я и так отнял у вас много времени своими довольно бестолковыми идеями и расспросами. Не сердитесь на меня. Не знаю, говорил ли вам Савелий о том, как быстро и тесно мы с ним сошлись в Нью-Йорке? Мне ваш Савелий очень понравился. Рядом с ним я всегда чувствовал себя как-то особенно спокойно. Я мог бы даже сказать, что мне его не хватает, хотя это довольно странное признание для мужчины традиционной ориентации.

- А если бы вы знали, как мне его не хватает, - грустно признался Богомолов. - Настоящих друзей всегда не хватает.

- Ну, я не могу считать себя настоящим другом Савелия - мы слишком мало знакомы, но я хотел бы им быть.

- Думаю, что вы вели себя по отношению к нему как настоящий и преданный друг, - немного торжественно произнес Богомолов.

- Спасибо на добром слове, Константин Иванович. - Позин и не думал скрывать, как приятна ему последняя фраза Богомолова.

- Верю, что все кончится хорошо. Савелий попадал в самые страшные и даже роковые переделки, но всегда выходил из них с честью.

На этой оптимистичной ноте они расстались.

Как только за Позиным закрылась дверь, Константин Иванович позвонил генералу Джеймсу:

- Привет, Майкл!

- Здравствуй, Константин!

- Есть какие-нибудь новости о нашем общем друге?

- К сожалению, пока нет. А у тебя?

- Аналогично. Как ты себя чувствуешь, Майкл? Не болеешь?

- Если и болею, то этого пока сам не заметил.

В тоне Майкла не было обычной бодрости.

- Знаешь, приятель, мне сегодня приснился странный сон. Ты сидишь у себя в кабинете, а у вас в стране бушует буря по всей восточной части над Нью-Йорком, Бостоном и... Вашингтоном. И сильный порыв ветра разбивает у тебя в кабинете окно, затем подхватывает тебя и куда-то уносит... Я проснулся и подумал, а не заболел ли ты, дружище мой дорогой! Уж слишком сон был такой наглядный, словно наяву...

- Нет-нет, я по-прежнему в рабочей форме, - немного растерянно ответил Майкл: ему показалось, что Богомолов чего-то недоговаривает.

- Ну тогда я за тебя спокоен, - проговорил московский собеседник не свойственным ему тоном и добавил: - Но на всякий случай прошу - береги себя!.. Будь здоров и самый большой привет семье!

- Спасибо, приятель...

Богомолов знал, что Майкл - человек смышленый, и надеялся, что тот понял правильно и его слова, и его интонацию. И конечно же, не ошибся...

Звонок Богомолова, безусловно, обеспокоил Майкла Джеймса.

"Неужели уже до Москвы долетели слухи о моих служебных проблемах? по-настоящему встревожился Майкл. - Следовательно, дело обстоит куда серьезнее, нежели мне казалось..."

Генерал Джеймс слишком давно и хорошо знал генерала Богомолова, чтобы не придать должного значения этому звонку. Константин Иванович отнюдь не походил на кисейную барышню, которая не может удержаться от соблазна позвонить утром подружке и рассказать ей свой страшный сон. И вообще, маловероятно, что это был сон. Богомолов наверняка предупреждал его о грозящей опасности.

Уже несколько недель Джеймс сам чувствовал изменение отношения к себе на службе. Особенно заметно это стало сразу же после ареста Роберта Хансена, с которым он практически не был знаком.

Подобное изменение отношения бывает очень трудно выразить словами: оно словно носится в воздухе и проявляется прежде всего в каких-то повседневных мелочах. То человека не позвали на какое-нибудь важное совещание, то не пригласили на дружескую пирушку, а непосредственный начальник стал сух и официален и перестал передавать ритуальный привет супруге. В свою очередь коллеги, равные по должности, в знак приветствия безразлично кивают в коридоре и не останавливаются, чтобы пару минут потрепаться о том, как они провели последний уик-энд.

Все эти нюансы Майкл зорко примечал, а возрастающая частота тревожных симптомов вовсе его не радовала. Он не боялся за свою судьбу, но таил в себе горькую обиду. Во-первых, Джеймс не чувствовал за собой никакой вины перед Америкой. Он не только никогда ее не предавал, но и не поступался интересами своей родины ни на йоту, честно выполняя свой долг офицера и гражданина. Во-вторых, он никогда не считал нужным скрывать свое доброе отношение к России, откуда происходили его предки и те люди, которые спасли ему жизнь, а потом стали его друзьями.