След Бешеного

— Не волнуйся, дочка, не до смерти, этой гадостью они его лишили возможности двигаться. Старый Киламбе было бросился людей собрать, да не успел: его уже укладывали в лодку, чтобы переправить на катер, стоящий неподалеку…

— Катер? — переспросил Виктор, бросив взгляд на Джульетту.

— Катер, — уверенно повторил старик, — и очень быстроходный, старый Киламбе таких в своей жизни не видывал!

— Послушайте, отец, а вы знаете что-нибудь про карлика, страшного такого?

— спросила Джульетта.

— Этого урода старый Киламбе никогда не забудет: он-то всем и руководил при посадке в вертолет.

— В вертолет? Вы же сказали, что на катер…

— В вертолет, после того, как этот карлик убил Рауля. — Чувствовалось, что кокосовка несколько спутала мысли старика.

— Так вертолет это был или катер? — настойчиво переспросил Виктор.

— И вертолет там был, и катер, и много восточных людей, а также полуголых молодых девочек… — Он усмехнулся.

— Но на чем все-таки увезли моего мужа?

— Вашего мужа увезли на катере. Точно, на катере… — Он тряхнул головой и вновь потянулся к кувшину.

— А карлик где был — у вертолета или у катера?

— У катера… — На этот раз голос был неуверенным. — Или у вертолета… — добавил он, по всей вероятности, кокосовка оказалась крепкой не только для Джульетты.

— Ничего не понимаю! — удивилась она. — Нам говорили, что муж убил карлика в пальмовой роще.

— А ведь точно, — хлопнул себя по лбу старик, — ведь мальчишки рассказывали об этом, а старый Киламбе не поверил. Но если он его убил в роще, то как этот карлик мог увезти его на вертолете? Или на катере… Загадка, однако…

— Действительно загадка, — согласился Виктор.

— У меня такое впечатление, что в этом похищении слишком много загадок, — задумчиво проговорила Джульетта, пытаясь понять, почему Педро говорил о вертолете, хотя Савелия увезли на быстроходном катере? Откровенно врал, но для чего? Может быть, и история со смертью карлика несколько преувеличена? Но для чего, черт побери?!

VII. Добро не прощается

Семья Лукошниковых не имела дворянских корней, однако каждый в ней гордился своей исконно русской фамилией, происхождение которой последнему ее носителю по мужской линии Лукошникову Кузьме Силантьевичу удалось установить аж до войны тысяча восемьсот двенадцатого года. Его предки занимались плетением корзин, лаптей и туесков, любых других изделий из лыка.

Кузьме Силантьевичу, полковнику в отставке, в военных архивах Исторического музея удалось разыскать упоминание о своем прапрадеде, который, оказывается, участвовал в Бородинском сражении, и звали его тоже Кузьмой.

Упоминание его имени в скрижалях того времени было связано с тем, что солдат Кузьма Лукошников, находясь в передовом дозоре, не только первым обнаружил противника и предупредил об этом своего командира, но и в одиночку захватил в плен французского офицера, за что и был награжден Георгиевским крестом.

Так что, несмотря на сугубо мирную фамилию и на то, что их далекие предки были скорее всего обычными деревенскими умельцами, последующие отпрыски Лукошниковых по мужской линии стали исключительно военными. Отец Кузьмы, со старинным русским именем и отчеством Силантий Геливерстович, ушел в отставку в чине капитана незадолго до начала Великой Отечественной войны, но не смог оставаться в тылу, когда на страну напал враг. Двадцать второго июня с утра он отправился в военкомат, получил отказ, но после настойчивых просьб и уговоров настолько надоел военкому, что тот направил его учить ратному делу новобранцев.

У Силантия было трое сыновей, которые служили в армии, и все трое ушли на фронт в первый же день войны. Двое пали смертью храбрых на полях сражений, и домой вернулся только Кузьма. Уходил лейтенантом, вернулся майором, позднее стал подполковником, а незадолго до окончания службы получил полковника и с почетом был отправлен на пенсию.

К тому времени у него народилось тоже трое детей: девочка — Катерина и два мальчика Савелий и Гордей, которые, как и следовало ожидать, решили продолжить семейную традицию стать военными. Семья была очень дружной, несмотря на тяжелый характер главы семейства, державшего домашних в ежовых рукавицах: слово. отца было законом для всех без исключения. В семье царил настоящий домострой, но никто из детей даже в мыслях не обижался или упрекал своего отца: тот никогда не наказывал зря, и всегда суровость наказания соответствовала тяжести проступка.

Как это часто бывает, мир и согласие в семье создавала мать — Серафима Иннокентьевна. Суровый глава семейства, геройски прошедший войну: в праздники его грудь напоминала настоящий иконостас, сверкавший в солнечных лучах от орденов и медалей, к супруге своей относился подчеркнуто уважительно. Он очень ценил ум и доброту своей Серафимы, а потому в самые сложные для семьи минуты жизни, когда нужно было принять трудное решение, глава семьи всегда советовался с женой.