След человеческий

Теперь молва о безногом егере идет по всему Мещерскому краю. О нем говорят не только как об искусном охотнике, но, главное,— как о правильном человеке, сумевшем навести на озере строгий порядок.

У Кондратова пятеро детей. Старшая дочка уже работает врачом, а младшая только в будущем году пойдет в школу. Кроме своей егерской службы, Михаил Семенович ведет в селе большую общественную работу: он секретарь сельской партийной организации, депутат местного Совета. Зимой, когда у егеря бывает больше свободного времени, он много читает или записывает в общую тетрадь свои наблюдения о природе Мещерского края...

Среди городов и селений Мещеры есть два Гуся: Гусь-Хрустальный и Гусь-Железный. Хрустальный расположен у истоков реки Гусь, а Железный в устье той же реки при слиянии ее с Окой.

Гусь-Хрустальный славится дивным искусством своих стекловаров, стеклодувов и гранильщиков хрусталя. Здешний хрустальный завод — один из первых в России. При нем существует единственный в своем роде заводской музей, в котором собрано более шести тысяч изделий из хрусталя и цветного стекла, созданных в разное время местными мастерами. Этот музей — живая история российского стеклоделия.

О Гусь-Хрустальном я еще расскажу подробнее в другой раз. А сейчас — о Гусь-Железном.

Он возник почти в одно время с Гусь-Хрустальным, лет двести тому назад. Владели им помещики Баташовы, построившие в устье реки Гусь небольшой железоделательный завод. Сырьем для завода служила руда, добываемая тут же на берегах Гуся и Колпи. Эта болотная руда отличается низким содержанием железа и невыгодна для развития промышленной металлургии. Завод Баташовых просуществовал немногим более ста лет и пришел в полный упадок. Но в свое время Баташовы считали себя чуть ли не равными знаменитым уральским миллионерам Демидовым. Самодурство и своеволие Баташовых не знало предела. Белокаменный дом их, окруженный крепостными стенами, стоял на границе двух губерний— Владимирской и Рязанской. У дома имелись два парадных подъезда. Один выходил на рязанскую сторону, другой — на владимирскую. С губернскими властями Баташовы не хотели и знаться. Если случалось, что в имение приезжал чиновник от рязанского губернатора, хозяева удалялись во владимирское крыло своего дома, а прислуга докладывала приезжему:

—      Господа отбыли во Владимирскую губернию, и неизвестно, когда вернутся.

То же самое повторялось, когда приезжали чиновники из Владимира. Им говорили:

—      А господа только что отправились в Рязанскую губернию...

Вокруг дома был разбит великолепный парк. Часть его сохранилась до настоящего времени.

У Баташовых была собственная стража, состоящая из черкесов. Ходили слухи, что по ночам эта стража отправлялась на касимовскую дорогу и возле глубокого Волчьего оврага грабила проезжающих. Так это или не так, теперь уже никто не узнает. Будучи вице-губернатором в Рязани, писатель М. Е. Салтыков-Щедрин пытался расследовать слухи о темных делах Баташовых, но сделать это ему не удалось.

Как уже упоминалось выше, к концу прошлого века баташовский завод пришел в упадок. Наследники промотали богатство. До революции дожила последняя представительница их рода — Зинаида Баташова. В характере ее нашли выражение все самые отвратительные черты Баташовых — эгоизм, самодурство, жестокость. Когда она узнала о том, что произошла Октябрьская революция, то в ярости приказала своему управляющему выпороть всю прислугу.

После Октябрьской революции Баташиха по приговору Касимовского ревкома была расстреляна.

Самым глухим уголком Мещерского края считалась Большая Курша — гнездо лесных деревень, расположенных вдали от проезжих дорог. В начале девятисотых годов в Курше побывал писатель А. И. Куприн. Он приезжал сюда на охоту и несколько дней прожил в деревне Ветчаны в избушке у казенного егеря. Глушь и дичь лесного захолустья глубоко поразили писателя.

«Вокруг нас столетний бор, где водятся медведи и откуда среди белого дня голодные волки забегают в окрестные села таскать зазевавшихся собачонок. Местное население говорит не понятным для нас певучим, цокающим и гокающим языком и смотрит на нас исподлобья, пристально, угрюмо и бесцеремонно»,— писал он впоследствии об этой поездке.

Жизнь большинства мещерских деревень в ту пору могла кого угодно поразить своей бедностью. Ютились они на песчаных суглинистых островках, разбросанных среди океана лесов и болотных хлябей. И названия-то их соответствовали местоположению: Острова, Кочкари, Заболотье, Палищи. Чтобы как-то прокормиться, мещерские мужики, как правило, уходили «на сторону». Где-то плотничали, копали торф, пилили дрова, а все деревенские заботы ложились на плечи женщин. Женщины пахали скудную землю, сажали «картоху», сеяли рожь, косили на болотах жесткую, как проволока, осоку. Но все это не давало прибытка — урожаи были ничтожные, а кормленные осокой, худые, лохматые коровенки начисто отказывались давать молоко, и держали их только ради навоза.