След человеческий (сборник)

Так сам народ, взяв власть, сразу же позаботился о сохранении светлой памяти Пушкина. Долгое время в старом помещичьем доме помещалась школа крестьянской молодежи. Потом общеобразовательная средняя школа. Потом для школы построили новое здание, а старый дом реставрировали, и в 1949 году, ко дню 150-летия со дня рождения поэта, здесь был открыт Пушкинский музей-заповедник.

Об открытии и устройстве его хлопотали не столько знаменитые столичные пушкинисты, сколько сами болдинцы и в первую голову Филипп Ефимович Краско, местный краевед и историк.

Пушкинский дом, «на девять горниц с мезонином», рубленный из крепкого, будто окаменевшего дерева, стоит сразу за оградой усадьбы. Перед домом — лиственница, как говорят, посаженная здесь самим Александром Сергеевичем осенью 1833 года. Когда-то над ней прошумел ураган, сломал верхушку, но дерево дало новые ветви, осталось живым.

Не очень богат Болдинский дом-музей. Да и, собственно, пушкинской обстановки, то есть мебели или вещей, которыми пользовался поэт, сохранилось совсем немного. И все-таки, зайдя в него, испытываешь такое чувство, будто сам Александр Сергеевич незримо присутствует здесь. Так, после долгой разлуки, переступив порог отчего дома, чувствуешь, как к горлу подступает какой-то соленый комок и учащеннее бьется сердце. Ты знаешь, что и родных здесь нет уже никого, а кажется, что вот сейчас тихо откроется дверь и мама выйдет тебе навстречу…

Директор музея Павлина Павловна Маевская (мать той самой Жени Маевской, которая была моей попутчицей в Болдино) или научный сотрудник Валентина Тимофеевна Чеснова не торопясь проведут вас по всем комнатам, заботливо обратят внимание на самое интересное, расскажут, напомнят. И уже давно знакомое предстанет перед вами яснее и многозначительней.

Потом по узкой деревянной лесенке вам надо пройти в мезонин, а там есть комната — «Болдинцы о Пушкине», в которой собраны вещи простые и удивительные. Здесь увидите картины художника-самоучки колхозного кузнеца В. А. Седова, посвященные Пушкину, и иллюстрации болдинских школьников к сказкам поэта, записки сельского пушкиниста И. В. Киреева, дед которого был писаренком в болдинской крепостной конторе еще при Александре Сергеевиче, и многое другое, а в частности, стихи семидесятитрехлетнего колхозника А. П. Новикова:

Вот в этом доме Пушкин жил,
Поэт и гражданин.
Он родину свою любил,
Как мать родную сын…

Умиляться, конечно, не следует — стихи слабоваты. Но в них, как и во всем, что тут есть, искренняя любовь и уважение к великому гражданину и стихотворцу.

3

По воскресеньям в Болдине большой торг. С утра шумит базарная площадь. Торгуют всем: яблоками, медом, рогожами, шерстью, мясом, сметаной, ржаной и пшеничной мукой, обливными махотками и горшками, липовыми и дубовыми кадками, махоркой, конопляным маслом и репой.

В палатках сельпо и в местном универмаге — сапоги, пальто, галантерея, костюмы, ткани и телевизоры.

Народ толчется между прилавками и возами, смотрит, приценивается, распоряжается: свешай, отмеряй, насыпь…

Но еще больше людей, чем на базар, приезжает в Болдино «к Пушкину». Вот и теперь пустовавший всю неделю Дом колхозника в субботу был забит до отказа. На улице перед усадьбой длинной чередой выстроились автобусы. Приехали две большие группы школьников из города Горького, бригада молодых работниц из Арзамаса, студенты Мордовского педагогического института из Саранска, металлисты из Кулебак.

Накануне в музее я перелистывал книгу отзывов. В ней оставили свои записи экскурсанты из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Варшавы, Будапешта, Софии и еще бог знает из каких далеких и близких мест.

В воскресенье у самого дома я встретил старушку лет восьмидесяти, морщинистую, в темном платочке, с дорожным посошком. Она оглядывалась вокруг и спрашивала:

— Здеся, что ли, музей-то? Меня-то пустят?

— Откуда ты, бабушка?

— Я, милый, дальняя, из Алтышева.

— Это где же такое?

— В Чувашах, за Алатырем. К дочери приехала, да вот и к Пушкину-то захотелось сходить.

И еще я видел девчонку, очевидно приехавшую с группой городских экскурсантов. В светло-синих узеньких брючках, в желтой кофточке из синтетики, сидела она на ступеньках крыльца пушкинского дома, а через плечо у нее на ремешке висел маленький радиоприемник-транзистор, довольно громко распространявший вокруг кошачье мяуканье джаза. Девчонка явно форсила: я вот-де какая — с музыкой.

Немолодая пара, видимо муж и жена, остановились, прислушались, и женщина сказала с упреком:

— Зачем это? Люди к Пушкину пришли. Тут музей, а ты расселась со своим джазом.

— По глупости, — определил муж.

Молоденькая форсунья смутилась и выключила свою музыку.