След человеческий (сборник)

Дорога, о которой говорили в райкоме, шла по широкой просеке. Лесная чаща по сторонам ее уже наряжалась в осенний убор. Среди темного ельника пронзительно ярко желтели березы. Попадались рябины, увешанные красными гроздьями ягод. Пламенели кое-где костры осин.

На дорожном полотне еще велись отделочные работы, поэтому часто встречались объезды.

— Долго у нас возятся с этой дорогой, — заметил водитель. — Четвертый год строят. А нужда в ней большая: жизненная артерия.

Чтобы попасть в Уляхино, надо свернуть с «жизненной артерии» влево, на проселок, проложенный по песчаным перемычкам вдоль речки Гусь. Тут на повороте машину. остановила девушка в резиновых сапожках и синем плащике из болоньи и такой же синей косынке.

— Не подбросите ли меня до Аксенова?

— Мы на Уляхино едем, — ответил водитель.

— В «Шестнадцатую годовщину»?

— Так точно.

— Ну, хоть до Сивцева довезите.

— Ладно, садись, — согласился водитель и, обернувшись ко мне, сказал: — Это наш зоотехник из управления.

Забравшись в машину, попутчица объяснила, что едет по служебным делам на ферму аксеновского колхоза.

— Почему же голосовать пришлось? Видимо, машина сломалась?

— Какая там машина! — усмехнулась девушка. — У нас в управлении девять агрономов и зоотехников, а машина на всех одна. Вот и приходится голосовать на дорогах, чтобы на попутной до колхоза добраться. А вы — в Уляхино? Значит, к Степану Петровичу Гинину. Туда сейчас многие ездят.

— Что так?

— В славу входит колхоз.

Возле Сивцева попутчица распрощалась с нами. До Аксенова отсюда было недалеко. Да и Уляхино уже виднелось за березовой рощицей.

Из опыта жизни люди черпают и хранят в своей памяти множество разных примет. Одни из них касаются явлений природы, например: если перед закатом солнца мошкара толчется роем, то завтра день будет ведренный; стрижи летают низко, над самой землей, — к дождю. Другие приметы относятся к жизни самих людей: если, проезжая деревней, увидите избы с заколоченными окошками, знайте — худо живется здесь людям, вот и уезжают они искать свое счастье на стороне. Если же заметили, что улица обновляется: в одном месте крылечко прирублено, в другом — изба от новых наличников стала как бы глазастее, а там и вовсе новый сруб желтеет смолистыми бревнами, — значит, здесь колхозники неплохо живут, прочней на земле закрепляются.

Уже при самом въезде в Уляхино в глаза бросилось много новых построек. Справа от дороги виднелись крытые серым шифером корпуса заводского типа. Вытянувшаяся двумя порядками широкая деревенская улица вела к площади, и там у поворота в проулок возвышалось еще недостроенное, но уже подведенное под крышу кирпичное двухэтажное здание с широкими окнами и широким парадным крыльцом, возле которого грудой лежали чугунные батареи парового отопления.

Несколько в стороне от жилья буквой «Ш», в три линии, разместились кирпичные же одноэтажные постройки, судя по всему — помещения животноводческих служб.

— Куда поедем — к гостинице, клубу или к правлению колхоза? — спросил водитель.

— А что, здесь даже гостиница есть?

— Недавно открылась.

— Ну в гостиницу мы еще успеем, а сейчас давайте к правлению.

Правление уляхинского колхоза помещалось в старой, неказистой избе. Одна из комнат была занята бухгалтерией, в другой — за небольшим канцелярским столом сидел моложавый черноватый мужчина в нейлоновой куртке и разговаривал по телефону. Кончив разговор, он поднялся из-за стола и, здороваясь, назвал себя:

— Гинин.

…Что бы там ни говорили, а артельное дело, как, впрочем, и всякое другое общественное дело, во многом зависит от инициативы, сметки и организаторского таланта руководителя. Степан Петрович Гинин по природе и воспитанию человек городской. Родился он в небольшом украинском городке, учился в Московском институте имени Плеханова, а потом работал заместителем директора на одном из стекольных заводов Гусь-Хрустального района. Но лет десять назад его, еще молодого коммуниста, вызвали в районный комитет партии и предложили поехать в деревню, чтобы помочь отстающему колхозу.

Так Гинин оказался председателем уляхинского колхоза.

Колхоз тогда бедствовал. Сеяли здесь преимущественно картошку, но урожаи собирали ничтожные, скот от бескормицы пропадал.

По спискам в Уляхине числилось около двухсот трудоспособных колхозников, а фактически в артельном хозяйстве работало не более тридцати. Остальные уходили из деревни в поисках надежного заработка.

Молодежь, едва окончив школу, также стремилась уехать в город на фабрику или на стройку. Даже комсомольская организация в колхозе распалась.

Новый председатель поселился у одинокой бабки Ульяны и стал присматриваться к хозяйству, советуясь с теми немногими, кто еще держался за колхоз, и раздумывая, как бы поправить дело.

Однажды осенним вечером на квартиру к нему явились двое мужчин, выставили на стол поллитровку, скомандовали бабке, чтобы подала стаканы да чего-нибудь закусить, и, обратившись к Гинину, предложили:

— Садись, председатель, выпей.

Степан Петрович отказался.

— Что такое? Неужели не пьешь?