След человеческий

Красилями в Мещере называют жителей Палищенского куста, в который входит целое гнездо деревень — Палищи, Маклаки, Спудни, Демидово, Мокрое. Улицы этих деревень живописны. Обшитые тесом дома, крылечки, ворота покрашены масляной краской. Преобладают светло-синие, зеленые, ярко-оранжевые тона. Каждый дом что писаный пряник.

Еще до революции жители этих деревень промышляли крашением одежды и тканей. Отсюда и прилепилось к ним прозвище — красили. В одиночку или небольшими артелями красили разбредались по всей мещерской округе, оглашая деревенские улицы протяжным криком:

—      В окраску берем, старо на ново переделыва-ам!

—      Красили маклачить пошли,— говорили о них в деревнях.

Красили ходили от двора к двору с большими узлами, забирая в работу холсты, пряжу и старые, вылинявшие обноски. Потом возвращались к себе в Палищи, купали «товар» в чанах с кипящей краской, сушили его, отглаживали и снова пускались в путь, разнося окрашенные вещи заказчикам.

Промысел этот считался довольно барышным, но со временем красильное ремесло стало менее выгодным. В деревенской жизни произошли заметные перемены. В лавках сельпо бойчее пошла торговля мануфактурой, ткать холсты крестьяне давным-давно перестали. В Па-лищах были созданы колхозы, и бывшие красили бросили свой отхожий промысел. Но в годы войны сюда в эвакуацию прибыл некий мастер трафаретной живописи. Оглядевшись на новом месте, пришелец развернул производство настенных ковриков и покрывал. При помощи нескольких картонных трафаретов и простейшей сапожной щетки предприимчивый живописец превращал обыкновенную простыню в цветистое покрывало. Старое байковое одеяльце он перекрашивал в настенный коврик с изображением оленей, лебедей, Серого Волка и Красной Шапочки.

Продукция трафаретного живописца шла, что называется, нарасхват. Уже чуть ли не в каждой избе можно было встретить ковер с оленем или с тремя богатырями, остановившимися на распутье в древнем диком поле.

И вот тут-то наиболее ухватистые красили смекнули, что горшки обжигают не боги и что производство ковров— дело не такое уж сложное, зато барышное. Вскоре у заезжего мастера появились местные конкуренты. Правда, богатырские кони на их коврах напоминали, скорее, свиней или кошек, но это не смущало красилей. Они бойко торговали своим товаром и опять потянулись по деревням, но теперь с новым возгласом:

— Ковры, покрывала расписыва-ам!

Некоторые дерзнули даже пуститься в дальний отход. Запасшись красками и прихватив с собою «струмент», состоящий из набора трафаретных листов картона, сапожных щеток и помазков, целыми семьями отправлялись они на Север, в Сибирь, в казахстанские степи и там — в Кулунде, в Магадане, на Ангаре — развернули производство и сбыт своей живописной продукции. Тысячами штамповались покрывала и коврики, зарабатывались немалые деньги.

Все это было бы очень хорошо, и оставалось бы только радоваться — мужики богатеют! — если бы не происходило обратного процесса: обнищания местных колхозов.

Колхозы Палищенского куста многолюдны, но малоземельны. На каждый гектар пахотной земли здесь приходится по три-четыре работника. Казалось бы, при этих условиях земля уж никак не будет «гулять»: и обработают ее вовремя, и засеют в нужные сроки, и урожай соберут. На самом же деле палищенцы то опаздывают с севом, то не успевают убрать урожай, и часть его уходит под снег. А в оправдание говорят:

— Не справились, рук не хватило.

Землю красили давно уже перестали считать кормилицей, и отношение к ней у них было самое нерадивое. Поля, где раньше сеяли рожь, стали зарастать молодым сосняком, луга заболотились и заросли осокой, а колхозный скот зимой погибал от бескормицы. Вот почему, рассказывая о браконьере, убившем лосенка, Аким Горшков вдруг вспомнил палищенских красилей. В отношении к земле они для него были такими же браконьерами.

9

Однажды Горшков позвонил мне по телефону из московской гостиницы и сказал:

—      Я, знаете ли, завтра улетаю на Кубу.

—      Куда, куда?

—      На Кубу, в составе советской парламентской делегации. Вернусь, вероятно, недели через две, и тогда приезжайте-ка на Нечаевскую.

Я пожелал ему счастливого путешествия, сказал, что на Нечаевскую приеду, а сам подумал: «Ну мог ли батрак из деревни Нармучи Василий Горшков представить себе, что сын его когда-нибудь поедет на Кубу, да еще членом парламентской делегации? Он и о Кубе-то не слыхал никогда. Даже Аким, если бы лет двадцать назад ему сказали о такой поездке, принял бы это за шутку. Теперь.же звонит мне и совершенно спокойно говорит: «Улетаю на Кубу». Вот тебе и мещерский крестьянин!

Через две недели я приехал в колхоз «Большевик». На крылечке председательского дома меня встретил черноглазый маленький мальчик и, крикнув: «Вива Куба!» — сообщил, что дедушка только что возвратился и сейчас отдыхает.

Это был внук Акима Васильевича, Андрюша. Отец Андрюши, сын Акима Васильевича Александр, работал главным агрономом опорно-опытного хозяйства, созданного при колхозе «Большевик», а мать — зоотехником.