След человека

Лиза повернулась на голос и увидела Павеличева, подходившего к ней. Двое из группы — высокий, с усами и полный, в соломенной кепке, — тотчас пошли за ним следом.

Павел поздоровался с Лизой наскоро, как бы не желая ее отвлекать, и повернулся к тем двоим.

Те тоже поздоровались — не наскоро, но с той неловкостью, когда не знаешь, о чем начать говорить. Аверьянов заметил влажные глаза девушки и, словно найдя, что надо делать, обнял Лизу.

— Ну, а где же, Лиза, ваша мама? — просто, будто ничего не заметив, спросил он.

— Она сейчас! Вот она… — Лиза, не поднимая непросохших глаз, кивнула на проход, где показались Софья Васильевна и дядя Сева.

…Никодимцев смотрел на детей и думал о том, что вот тут, поблизости, на плотине, под тем же, только зимним небом человек заставил себя забыть об этой вот девушке и мальчике. Надо было забыть…

У женщины, которая приближалась к обелиску, был большой лоб и такие же, как у Лизы, глаза — широко расставленные, узкие, серые, — и Никодимцев, который не слышал ответа Лизы, догадался, что это мать.

Оркестр заиграл марш — окончание праздника. Свободное место вокруг трибуны, обелиска и музыкантов теперь заполнилось людьми, стоявшими до этого вокруг. Солнце шло к закату, и длинная тень от поднятой стрелы крана протянулась по воде далеко за третью камеру. Там же, прикасаясь к этой тени от железа, легло отражение розового небесного облака. Блики на никелированных трубах оркестра потухли, и только у толстого баса-геликона, поднятого над головами, серебрился ободок широкого раструба.

Глава девятая ЗАПИСИ В ДНЕВНИКЕ

1

На следующий день утром в обкоме было совещание по месячному плану. Вылезая с Лазаревым из машины, Аверьянов заметил около подъезда девушку с голубыми сережками — одну из трех, которые вчера на открытии шлюза заговорили с ним о Кузнецове. Она стояла около темно-бурой потертой «эмки» и стирала с дверцы серые брызги высохшей грязи. «У них в районе, значит, дожди прошли», — подумал Аверьянов, подходя к девушке.

— Что же, вы его вчера так и не нашли? — спросил он.

— Нашла, да поздно, — сказала она, выпрямляясь и встряхивая тряпку. — Он иностранным крестьянам плотину объяснял, не мог отойти.

— Он тут? — Аверьянов кивнул на здание. — Какой из себя ваш директор?

Девушка положила тряпку на радиатор.

— Ну, какой… — Она простодушно улыбалась, затрудняясь описать его. — Ну, обыкновенный, только неразговорчивый… Ну, не любит много говорить, тихий. Но на самом деле не тихий…

— Да-а, приметы не тово… в глаза не бросаются! — Аверьянов усмехнулся и посмотрел на Лазарева, который его поджидал на ступеньках подъезда. — Сейчас иду! С этими приметами, милая, — сказал он девушке, — только в конце совещания человека найдешь: кто молчал, тот и есть! — И он пошел к подъезду.

— Это, наверное, тот, из новых, который в прошлый раз лишнее оборудование «Новой заре» предлагал, — сказал Лазарев, открывая тяжелую дверь.

Аверьянов не помнил этого…

Узнав, что совещание еще не началось, он попросил секретаршу показать ему Кузнецова. Тот стоял у открытого окна и, покуривая, смотрел на улицу.

— А мы вас вчера искали! — радушно сказал Аверьянов, здороваясь и незаметно рассматривая собеседника.

Это был человек лет тридцати пяти, загорелый, с толстыми губами, которыми он двигал медленно, будто они у него уставали от движения. Говорил он не торопясь, поглаживая черные с рыжинкой волосы, стриженные коротким ежиком. На расспросы Аверьянова отвечал коротко: да, он тогда был в звании лейтенанта, да, ему говорили, что его вчера вызывали, но он не мог отойти…

— Переводчица попросила. Все на открытии, и объяснять некому, — говорил он. — А крестьяне не виноваты, что в такое время приехали. Ну вот, я и взялся, что помнил — сказал… А когда все разошлись, я там был, видел… — Он краем толстых губ неловко улыбнулся. — Ну, если считаете, что я заслужил, то спасибо!..

Аверьянов вдруг почувствовал волнение. Хотя он подошел к человеку незнакомому и заговорил с ним запросто, но он не мог не вспомнить того дела, в котором тот участвовал. Короткие записи в архиве, что они прочли с Никодимцевым, как ни были скупы и официальны, все же дали какую-то пищу воображению. Но сейчас было не время для расспросов, надо успеть поговорить с Кузнецовым о главном.

Прозвенел звонок, все тронулись к открытым дверям зала, из которых тянуло прохладным и еще не накуренным воздухом.

— У меня к вам просьба, Алексей Христофорович, — проговорил Аверьянов и убавил шаг, как бы придерживая Кузнецова. — У нас есть один хороший обычай…

И он рассказал о «вечерах молодых строителей», которые у них собирают много народу. Вот и завтра будет такой вечер. Хорошо бы, если б Кузнецов в связи с открытием обелиска вспомнил, рассказал о военных днях гидростанции. Ведь это слава станции!

— Ну, знаете, как в армии! — добавил Аверьянов. — Приходят молодые солдаты, а им говорят, чем полк до них занимался, чем славу свою заслужил. А то что же — фамилии на обелиске вчера все видели, а что за этим? Надо живое что-то…