След черного волка

– Я ведь тоже твоя сестра. Хочешь, я приду тебя на свадьбу снаряжать? И повой от матушки принесу, чтобы все по чести было.

– Приходи… – прошелестела листочками береза. – В самую ночь Купальскую на закате сюда приходи. Ждать буду‑у‑у…

Береза закрыла глаза. Лютава осторожно шагнула с незримой тропы обратно в явный мир и постояла, закрыв лицо руками и приходя в себя. Потом глянула сквозь пальцы на траву с красными земляничными листьями, перевела дух. Обернулась к Лельче: та застыла на месте, пристально вглядываясь в зелень.

– Она ушла, – негромко сказала Лютава. – Смотреть нужно не глазами.

– А чем? – Лельча, ошарашенная неожиданными открытиями, подняла к ней лицо.

– Навье оконце – внутри твоей головы. Через него и надо смотреть. Смотришь глазами изнутри головы вот сюда, – Лютава прикоснулась к своей голове слева, чуть ниже маковки. – Я тебе помогу, но в другой раз.

– А ты же видела… как дерево глядит и говорит?

– Побеседовали мы с ней. Росалинка ваша скоро замуж за лешего идет. Пойдем к матери – нужно невесте бабий повой шить.

* * *

В Щедроводье Лютава застала почти все его население. В пору сенокоса мало кто сидит дома в погожий день – только те, кто не может ходить своими ногами, – но сейчас, прослышав о появлении вблизи селища большой вооруженной дружины, почти все сбежались под защиту родных чуров. Отроки раскинули стан на берегу Угры, а Лютомер и Красовит уже сидели в Любомовой избе с прочими старейшинами.

Невдалеке от Щедроводья издавна стоял голядский городок Ильган. Его обитатели уверяли, что их предки жили на этом месте задолго до того, как здесь появились пращуры будущих угрян, говоривших на «дунайском» языке. Угрян становилось все больше, но голядь отстаивала свои владения и сохраняла свою самобытность. Угрянские князья, в свой черед, не желали терпеть положения, при котором в столь важном месте сидят люди, не признающие их власть. Во времена князя Братомера, Лютомерова деда, дошло до вооруженного столкновения. Уже два поколения Ильган с полуразрушенными укреплениями стоял заброшен, в округе ходили страшные рассказы о блазнях, которые там являются.

Земли вокруг него были истощены и едва годились для выпаса, поэтому никто там не поселился. Но место Ильган занимал очень удобное: на мысу над рекой. Подсыпать заново старые валы, поставить стену вместо обрушенной и сгнившей было легче, чем возводить все заново на чистом месте. Требовалось лишь получить согласие волости.

– Ильган‑городок мой дед Братомер у голяди отбил, стало быть, земля эта моя, – говорил Лютомер старейшинам Щедроводья. – Воля Зимобора смолянского, князя нашего старшего, посадить там засаду[1], беречь земли наши от вятичей. Но хочу я, чтобы смоляне мирно жили с нами, угрянами, на нашей земле. Кормить их будет смолянский князь, но и с вами, соседями, нужно будет воеводе ряд положить: куда на ловы и по дрова ездить, как торги заводить… у кого невест брать для отроков оружных.

Как он и ожидал, при двух последних упоминаниях сумрачные лица просветлели. Торговлю в этих краях вели купцы из русинов и хазар, но появлялись редко, не каждый год. Иногда приходилось всей волостью снаряжать обоз в Смолянск – за солью. Никому не хотелось, чтобы в налаженную, ровную, неизменную в своих повторениях жизнь вторгся княжий городец с дружиной. Никто не знал толком, какого ждать от него зла, но чужие люди, иной уклад жизни грозили нарушить веками устоявшееся равновесие, впустить в привычную жизнь… что‑то новое.

Но спорить щедроводцы не решались. Волю далекого смолянского князя им принесли Лютомер – князь‑оборотень с серыми глазами, смотрящими прямо из Нави, и воевода Красовит – такой внушительный в своем синем кафтане с красной шелковой отделкой и с мечом на ременной петле.

Условились пока все обдумать, а по осени, на дожиночных пирах, положить ряд между щедроводцами и Красовитом. А тем временем его отроки принимались за работу: копать землю, подновляя старые ильганские валы. Зимой нужно будет рубить деревья на строительство клетей и частокола.

А Лютава с Лельчей пошли искать Твердому. Бабка под навесом летней печи варила рыбную похлебку гостям, заправленную луком и снытью: кроме рыбы и яиц, сейчас угостить было нечем. Они подошли и встали рядом; Твердома глянула на них и опустила ложку, которой мешала в горшке. Они, взрослая девушка и семилетняя девочка с тонкой золотистой косичкой, вдруг показались похожи, как дочери одной матери.

– Ну что? – Твердома перевела взгляд с одной на другую, пытаясь понять, что за сходство внезапно проявилось в этих совершенно несхожих лицах. – Видели… чего?

Лютава посмотрела на Лельчу.

– Мы с березой говорили! – доложила девочка. За время пути ее робость сменилась восторгом открытия. – Я ее глаза видела!

– Мы теперь знаем! – значительно подтвердила Лютава, приобняв ее за плечи.