След голубого песца

Они чокаются. Надежда Дмитриевна тянет медленно, маленькими глоточками, сквозь опущенные ресницы смотрит на Ясовея. Тот выпивает быстро, рывком, наливает еще.

— Что ты, мальчик мой, разве так можно!

— Можно, — говорит Ясовей и опрокидывает бокал. Он с изумлением смотрит на барыню, которая почему-то начинает покачиваться вместе с оттоманкой. Ему становится смешно и он говорит:

— Ты меня, барыня, больше не воспитывай. Не надо. Ты кружись, а я пойду.

Нетвердыми ногами он шагает к выходу. Слышит, как барыня кричит:

— Куда ты? Не смей уходить!

Он машет ей рукой.

— Я не собака, чтобы меня привязывать на ремешок... Ты смешная, барыня... Твое питье жгучее... Пей одна...

14

Сам того не сознавая, он пришел к домику Шурыгиных. Смотрел на покосившийся палисадник, на тонкую березку у калитки, на крутые ступеньки крыльца и недоумевал, почему он оказался здесь, что ему тут понадобилось. И домик, и калитка, и это крылечко казались странно знакомыми. Пошатываясь, он ходил около, остановился, прислонясь к щербатому столбу ворот. Березка грустно покачивала мокрыми прутиками.

— Да ведь здесь Галя живет! — Мысль эта ошеломила Ясовея. — Тут Галя, а я такой... А?.. Уйти, пока не заметили...

Шаткой походкой он пошел прочь. Оглянулся. Вот оно, Галино окошко. Темное, пустое... Гали нет...

— Ой, кто это?

Из-за угла вышла Галя. Она хотела обойти пьяного и вдруг узнала его.

— Ясовей?

Он молчал.

— Ясовей, что же ты не отвечаешь? — Галя подошла поближе. — Почему... Боже мой, почему ты пьян?

— Меня нет, Галя... Ты меня не видела... Лакомбой, прощай, — произнес он непослушным языком, пытаясь отойти.

— Постой, Ясовей. Куда же ты? Что такое с тобой?

Она попыталась взять его под руку. Он неловко отстранился.

— Нет, я пойду. Ты меня извини, Озерная Рыбка... Я, видишь ли, сегодня... Пойду...

— Что мне с ним делать? Вот положение. Надо позвать папу...

Она быстро побежала домой. Когда через минуту вышла на крыльцо с отцом, в переулке никого не было. Бросились к трамвайной остановке. Трамвай только что отошел.

Глава третья Тот, кто нигде не живет

1

От широких рукавов Северной Двины до самого Уральского Камня шумит лохматая тайбола денно и нощно. Привольно в ней лесным зверям, до чьих берлог и нор нелегко добраться человеку. Исстари стремится он проникнуть в тёмное, страшное трущобное царство. Ещё древние поморы упрямо врубались в черные суземы, прокладывали зыбкую гать через болота, понастроили в таежной глухомани кущников, пробили ездовую тропу через вековые заросли замшелого ельника до самой тундры. Настойчиво и упрямо стремились они в тот сказочный край, где забытая ныне гремела некогда богатствами Мангазея, в страну вечной ночи, драгоценной пушной рухляди, несметных рыбных запасов. Искрещены закрайки тайболы охотничьими тропами. Не занимать стать северным промысловикам ни силы, ни смелости, ни упорства, но и они в лесные глубины пробиться не могли. Там не бывала человеческая нога. И хоть по древнему, умятому полозьями зимнику скрипят, пробираясь сквозь тайболу, груженые обозы, катятся почтовые розвальни с дребезжащим колокольчиком под дугой, но древние ели, обросшие кухтой, будто старцы сивыми бородами, стоят спокойно и невозмутимо. И звон почтового колокольчика робко замирает в придорожных чащобах, не смеет проникнуть в заповедный звериный край.

Едет тайболой почтовый чиновник, дрожит в своей подбитой ветром шинелишке, старается глубже закопаться в сенную труху на днище саней. Ямщик, бородатый, как все наши северные ямщики, дремлет на облучке да изредка хлопает длинными рукавами тулупа, чтобы согреть коченеющие руки. Лошадка привычно семенит ногами, будто и не шагом идет, да уж и не рысью бежит. Внезапно она шарахнулась в сторону, запуталась в сугробе. Седоки враз поднялись. Что там такое? Уж не лютый ли зверь? На обочине что-то чернеет в снегу. Чиновник вытащил тяжелую пищаль, ямщик, спрыгнув с облучка, ухватил лошадь под уздцы.

— Свят, свят, не лешой ли там...

Чиновник осторожно подходит, трогает черное носком валенка.

— Захар, да тут, брат, живое. Подсоби-ка...

Свернувшись калачиком, на снегу мирно спит мальчишка в малице. Путники разбудили его, посадили на сани, стали тормошить да расспрашивать: «Откуда, да куда, да как тут, в гнилой тайболе, один оказался?». Парень спросонья таращит глаза, на расспросы не отвечает, а только одно твердит: Ясовей. Имя, что ли, такое?

Ямщик всматривается в смуглое скуластое лицо парня, прищелкивает языком.

— Да ты, выходит, самоедское дите. В тундре, стало быть, живешь? Неуж заблудился да столь далеко утопал?

Довезли Ясовея почтовые розвальни до ближайшего кущника. Хозяин заезжей избы покачал головой.

— Чего уж... Куда его денешь, пущай живет.