Не успел войти в чум, Ясовей спрашивает, привез ли ящик.
— Там, на санях, — равнодушно махнул рукой Юрбей.
Ясовей сразу успокоился. Лицо подобрело, заулыбался.
— Спасибо, Юрбей. Ты спас всех оленей в нашей тундре...
— Те! Ты ещё не пришел в ум? Пей-ка чай, может, очухаешься.
Ясовей взял чашку, с жадностью начал глотать горячий чай. Юрбей тоже пьет чай и сгорает от любопытства, что у Ясовея в ящике. Раз так заботится, видимо, дорогое что-то. Глотнет, посмотрит на Ясовея, ещё глотнет, еще посмотрит. Не выдержал, глотнул два раза кряду, спросил:
— Ты куда, учитель, ездил? Чего привез-то?
— Далеко ездил...
— Те-те-те! В такую пору, да ещё в пургу!
— Да уж так привелось. В ящике-то вакцина...
— Чего такое?
— Вакцина. Для прививок оленям. Не сделали бы прививок, всех оленей могли погубить. Пришлось ехать...
Юрбей подумал: «Тебе-то какая забота об оленях, своих ведь у тебя оленей нет». Да промолчал. Протянул табакерку.
— На, понюхай. Голова прояснится, силы прибавится.
Ясовей принял табакерку.
— После такой пурги, пожалуй, не мешает и понюхать...
Юрбей сидел, раскачивался, мурлыкал под нос, теребя бородку, потом спросил:
— Как добирался? Дорога-то порвалась...
— Еле доехал, Юрбей. Думал, погибну. И погиб бы, ежели не ты, — ответил Ясовей. — Олени выбились из сил, а тут на пути оказалась широко разлившаяся речка. Ехал-ехал вдоль берега, думаю, найду русло, покрытое льдом, переберусь как-нибудь. Не мог найти. Тогда решил пустить оленей вплавь с санями. Так и сделал. Олени переплыли, но сани при подъеме на берег перевернулись и зацепились. Олени начали дергать. Сани уперлись крепко. Лопнули постромки и олени разбежались. Сам я с большим трудом перебрался на льдине. Но как быть с ящиком? Решил тащить сани на себе. Весь день тащил, умаялся. А вечером началась пурга. Кружил, кружил с санями, из сил выбился, направление потерял, свалился около сопки. Хорошо, что на старом чумовище шест оказался. Привязал полу от совика, поставил шест в сугроб. И уж больше ничего не помню...
В тот же день в стадах товарищества «Яля илебц» начали делать прививки. Назавтра вакцину развезли по другим колхозам. А ещё через несколько дней прививки производили и в стадах единоличников. О том, как удалось доставить вакцину в тундру, мало кто знал.
К Юрбею приехал Куроптев. Не зря приехал, поделиться успехом. Заявленье-то до окружкома дошло. Приезжал инструктор. Возмущался поведением Ясовея. Плохо ему будет. Укоротят руки, хватит оленеводов с толку сбивать.
— Говорят, он вакциной тестя своего снабдил. И это ему запишется. Кулацких оленей от гибели спасал, — посмеивался Куроптев. — Ты, брат, не отступайся, Юрбей. Вся вода на твою мельницу льется...
— Какая вода льется, непонятно, — после долгой паузы отозвался Юрбей. — Мне никакой воды не надо...
— Чудак ты, это так говорится. Ясовея возьмут на притужальник, тебе польза будет. Да ты чего сегодня кислый такой?
— Я не кислый, горький. Головой маленько-то работаю. Не мешай.
Он отвернулся, постучал согнутым пальцем о табакерку, зарядился крепкой понюшкой, собрал широкое лицо в десятки мелких морщинок.
7
Нюдя плакала у постели Ясовея. Он держал её руку в своей, улыбался и не знал, как утешить жену, какое ей слово сказать. Вот всегда они такие, женщины, плачут понапрасну, страхов себе всяких навыдумывают... Нюдю утешала Галина Васильевна.
— Всё в лучшем виде. Отдохнет денька два-три, встанет, может опять ехать, если захочет... Если ты его отпустишь, Нюдя, — поправилась она с улыбкой.
Нюдя тоже улыбнулась.
— Отпустишь не отпустишь, он всё равно поедет. Он такой...
— Он такой, — подтвердила Галина Васильевна. — Ничего, всё в порядке. Поправляйтесь, Ясовей. Я больше не нужна, ухожу...
После ухода доктора Нюдя снова заплакала. Ясовей удивился. Что с ней? Раньше не была такой плаксой.
— Плакса же ты стала, моя маленькая. Почему так, объясни...
Она всхлипывала и прижималась щекой к его щеке. И Ясовей услышал, как она тихо-тихо сказала:
— В такое время уехал невесть куда. А если бы случилось что, оставил бы меня с малышом...
— Что? Повтори, что ты сказала...
— Скоро у тебя сын будет, вот что...
За окном новые сумерки собирают густую синь. Над тундрой веет дыхание весны. Наполняются вешней водой реки. Вспучившись, темнеют озера. Набухают почки прибрежного тальника, готовые вот-вот лопнуть. Исхудавшие за зиму олени скопом кидаются на проталины, где дерзкая зелень лезет прямо из-под снега. Скоро, скоро просторы тундры огласятся журавлиным клекотом, на глади чистых озер будут плескаться белоснежные лебеди. Жизнь хороша. Так хороша жизнь, что хочется петь полным голосом, всем сердцем.