На всякий случай глава агентства дал команду хакерам прочесать базу МВД всех бывших союзных республик, хоть уже был уверен в том, что это ничего не даст.
Хакеры предложили новую версию: этого человека сознательно стерли из всех баз данных. Такое тоже вполне могло иметь место: команда Корче давно исчезла и таинственным образом появлялась в базах только по мере надобности — например, когда приходилось работать по своим документам или какой-либо из секретных служб.
Но его команду прикрывали сверху от любых расследований, да возможностей у них разных хватало, а кто мог стереть обычного человека из всех баз, как правило, неоднократно дублируемых?
Хакеры признали, что им самим это далось непросто, и если бы шеф не дал им десяток сверхсекретных паролей, не позволил установить передающие жучки в туннелях, по которым проложены оптико-волоконные кабели, то вряд ли удалось бы забраться в архивы спецслужб, мастерски защищенные от хакерских атак.
Признать, что существуют взломщики лучше, чем они, хакеры отказались, потому что по роду своей деятельности знали всех, кто занимается подобной работой не только в России, но и во всем мире.
Это был тупик. Как Хищник оказался в России, кто он и откуда, выяснить так и не удалось.
Позже появилось подозрение, что дело не в секретности и в отсутствии данных, а в том искажении, которое присутствует на всех фото, и постоянно меняет лицо человека, возможно именно из-за этого его не смогла обнаружить лучшая программа идентификации.
На всякий случай они дали команду наблюдателям проверить излучение объекта, радиационное и электромагнитное, но данные оказались почти в пределах нормы. Хищник немного фонил, словно какое-то время провел на зараженной территории, но не настолько, чтобы стирать свое изображение с вебкамер.
Когда начиналось новое дело, всегда вопросов было больше, чем ответов.
Когда слежка стала рутиной, все изменилось. Хищник неожиданно позвонил Корнееву, назначил ему день и место встречи.
Все сразу пришло в движение. Корче дал команду снабдить маячком объект, теперь упускать его было нельзя, и попросил у заказчика доступ к спутнику для слежки.
Гоблин смог открыть глаза, только когда косое багровое солнце безжалостно стало светить в лицо. Попробовал вдохнуть в себя воздух, но закашлялся, а кашель тут же перешел в рвоту. Когда вытер лицо от зловонной слюны, то взвыл от боли, губы оказались разбиты и теперь кровоточили, пара передних зубов шаталась, язык оказался прикушен.
— Пацаны, — прохрипел он, когда боль ослабла. — Вы живые?
— Я вроде — да, — ответил со стоном Мята откуда-то сбоку, — но ходить неспособный.
— А где этот придурок, что нас на это дело подписал?
— Рядом со мной валяется, в крови весь …
— Дышит?
— Плачет…
— Чего?!
— В натуре, лежит и кровавые сопли размазывает.
— Что это было? — Гоблин с огромным трудом сел, опираясь на разбитые руки, прислонившись к стене дома, откуда мог разглядеть приятелей. Те лежали в паре метров от него. Мята уже сумел сесть и теперь и окровавленными пальцами пытался выудить сигарету из мятой пачки. Лицо было разбито, глаза заплыли, превратившись в узкие щелки, руки дрожали, на джинсах расплывалось мокрое грязное пятно, от которого остро пахло мочой. — Ты хоть что-то помнишь?
— Ага, — Мята кивнул со страдальческой гримасой, засунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой непослушными пальцами, выпустил клуб дыма и уныло проговорил. — Все помню. Мы ждали лоха, которому подписались в задницу шприц вставить с радиоактивной бодягой, а потом появился этот бычара и сделал нас, как пацанов.
— Не понял, кто кого оприходовал, мы его или он нас?
— Перепало нам. Удивляюсь, почему он тебе биту в одно интимное место не засунул? У него на лице появилось странное, я бы сказал, даже задумчивое выражение, когда ты дважды промазал. Возникло ощущение, что ему вдруг этого очень захотелось…
— Ты это, Мята, понятнее как-то выражайся, не в кино, в натуре, блин!
— Гоблин, это у меня от сотрясения мозгов. Щас, скажу внятно. Короче, этот кабан и не лох вовсе, а какой-нибудь спецназ или десантура, ему было нас сделать, как два пальца об асфальт. Я только и увидел, как ты на него дубьем замахнулся, а дальше смотрю, уже стену таранишь. Гном со своей ржавой цепурой в сторону летит, а я со стенкой обнимаюсь.
— Нехило!
— Вот именно, подставили нас, как лохов, могли бы намекнуть, что чухан серьезный — рельсы о лоб гнет.
— Ясно, — тяжело выдохнул Гоблин. — Ты этому придурку, Гному, скажи, что мы на такое не подписывались, надо бы заново все перетереть, пусть бабок добавляют на лечение.
— Он слышит, щас сопли подотрет и сам ответит. Гном, слыхал базар? Давай, звони Шилу и поясни — пацаны серьезно пострадали и требуют добавки на лечение…
— Позвоню, — Гном сел, и Гоблин на самом деле убедился, что тот плакал. Это было удивительное зрелище. Здоровый мужик метр девяносто, весом около ста килограмм, а на лице слезы. — Только оклемаюсь слегка. Как он меня приложил, падла!
— Ты чего расхныкался?