След кроманьонца

— Стоп! Тормози! Пускай ими гордится кто-нибудь другой, ладно? Тебя же учили драться без оружия!

— Конечно, учили: аристократ должен уметь все, что умеют простолюдины, только лучше! Ты же сам говорил, что в этих ваших реальностях путешествовать смертельно опасно.

— О, боги! Вот у меня в мире Николая тоже был знакомый профессор — специалист по холодному оружию. Я ему чем-то понравился, и он некоторое время со мной занимался. Но однажды он напился и выгнал меня — сказал, что я и сам по себе слишком страшное оружие.

— Подумаешь! Меня саму сколько раз выгоняли!

— Неужели непонятно: вероятность оказаться в ситуации, когда без меча не обойтись, просто ничтожна! В крайнем случае, от противника можно убежать — мой кодекс чести это позволяет. А таскать…

— Хорошо, я буду носить их сама. И твой тоже! И вообще: по-моему, тебе пора подкрепиться.

— С чего ты взяла?!

— Так видно же! Ты, когда долго не ешь и не трахаешься, становишься злым и говоришь глупости. Доставай коричневый сверток, там буженина с чесноком — пальчики оближешь!

И Женька покорно начал развязывать мешок.

— Давай одеваться — нам надо идти дальше!

Спешить, на самом деле, им было некуда, но Женька заподозрил, что просто больше не сможет: он, конечно, считает себя (в глубине души) половым гигантом, но не до такой же степени!

— Где это ты такому научилась? Или у вас всех девушек так… гм… тренируют? Наша «Кама Сутра» просто отдыхает!

— Какая еще Кама? Почему не знаю? Новый стиль, да? Мы такого не проходили! Покажешь?

— М-м-м… Давай чуть позже, ладно?

После всего только что пережитого он просто не мог не проявить благородства и весь груз навьючил на себя. И вскоре пожалел об этом: оставшись налегке, его спутница принялась болтать. Замелькали бесчисленные имена друзей и подружек, пересказы девичьих интрижек сменялись незатейливыми описаниями драк с ее участием:

— …от Карнелки, а на улице темно уже, и фонари все разбиты! Представляешь? И тут на нас эти, тулганские, — человек десять, не меньше! А у нас Нинал обкуренный, Топик пьяный, как всегда, а у Талки месячные вот-вот начнутся — она еле шевелится, представляешь? Ну, они наезжают: почему на нашей улице? А мы им: «Пошли вон, шакалы!» И началось! Один, такой здоровенный, на меня… А я только: о-ба! Он глядит, а рука-то сломана! А второму по яйцам — р-раз! И по шее — два! Чтобы, значит, мало не показалось. А потом…

Не слушать было нельзя: она не отставала и «ненавязчиво» требовала внимания. Женька терпел долго — километра два, не меньше. Потом он решил, что, как говорится, «если насилие все равно неизбежно, то нужно…».

— Послушай, Элл! Откуда у твоего папаши этот кулончик — черный полосатый камушек?

— Ниоткуда — он всегда у него был. Это какое-то семейное старье, и цепочка, по-моему, не золотая — иначе сто раз порвалась бы! Не знаю, зачем он его таскает. Ты не думай, у меня полно настоящих украшений, а это я только для Танца Пастушки надела — специально, чтобы все видели, какая я скромная. Говорят, здорово получилось, жалко, что ты не видел! Ма сказала, что одного старичка еле откачали, так разволновался, бедный. А Нойл зарезаться хотел и скрипку сломал, а Туана…

— Неужели не ясно, что эти имена мне ничего не говорят? Из людей твоего круга мне знаком только Патиш.

— О, конечно! Папу все знают! И все боятся! А почему он так тебя рассматривал там — в спальне? Спутал с кем-то, да?

— Он спутал меня с Зик-ка.

— Но… Ты же говорил, что это твое первое имя?

— Это имя того, кем я был раньше, — мальчишки из племени Речных людей. Мы с Вар-ка тогда ушли из родного мира, встретили Николая, а потом совершенно случайно забрели в вашу реальность. И, честно говоря, еле отсюда выбрались.

— Потому что встретили здесь папу, да?

— Как ты догадалась? С тех пор у него шрам на руке.

— Во-о-от оно что! А ведь я тебя давно знаю, Зик-ка!

Они шли и шли вверх, забирая чуть влево. Женька полагал, что рано или поздно они должны наткнуться на веревку. Так в конце концов и случилось.

Веревка явно та самая, а вот место… Нет, не проходил он здесь, когда спускался! Были, конечно, два небольших снежника, но такого точно не было! Этот, шириной пять-шесть метров, расположен в узкой промоине с крутыми бортами. Вниз он просматривается метров на сто до ближайшего изгиба русла, а вверху, метрах в пятидесяти, теряется в знакомом белесом мареве. Веревка лежит прямо на снегу.

Женька потыкал снег сапогом: верхний зернистый слой был рыхлым и хорошо проминался.

— Значит, так: я иду первым, а ты за мной. За меня не держись, держись за веревку. Стопу ставь поперек склони, обязательно поперек! Старайся попадать в мои следы. Если сорвешься и пойдешь вниз, не паникуй: переворачивайся на спину и тормози пятками. А потом потихоньку перебирайся к краю, к камням. Ты когда-нибудь каталась на лыжах? Ну, разумеется!

Подниматься оказалось даже легче, чем он предполагал. Только вот веревка все никак не хотела уходить со снежника. Ну, как, как она тут оказалась?!