— Вовсе не обязательно. Я знаю эту историю. Возможно, не столь точно, как воспроизводил ее Калап Роуд, но постараюсь удовлетворить ваше любопытство.
— Уж всяко лучше, чем твоя собственная история, — пробормотал Апто, — которая вполне может всех нас погубить, прежде чем ты ее закончишь.
— Не согласна, — заявила Пурси Лоскуток. — Блик должен мне свою историю.
— А нам он теперь должен другую! — рявкнул Тульгорд Виз.
— Вот именно! — нараспев произнес Борз Нервен, который, несмотря на весьма скромные творческие способности, отнюдь не был глупцом.
— Я возьму на себя дополнительное бремя, — сказал я, — признав тем, что и впрямь сыграл некую незначительную роль в судьбе несчастного Калапа Роуда…
— Некую незначительную роль? — фыркнул Стек Маринд.
— Воистину, — ответил я, — ибо разве я не утверждал со всей ясностью, что моя история носит лишь поверхностное сходство с нашей нынешней реальностью?
Пока все размышляли над моими словами, господин Муст спустился с экипажа, чтобы достать из сундука свои мясницкие орудия. О, этот человек владел многими умениями и был почти столь же практичен, как Сардик Фью.
Разделка человека, по сути, мало чем отличается от разделки любого другого крупного животного. Нужно быстро удалить внутренности, затем освежевать тушу и обескровить ее настолько, насколько это возможно в данных обстоятельствах. Разрубленные части мы обычно подвешивали к крючьям сзади экипажа, из-за чего на дороге оставался кровавый след, впрочем имевший вполне символический смысл. Так или иначе, господин Муст работал с проворством знатока, разрезая хрящи и сухожилия, и вскоре сочащиеся кровью куски того, что недавно было Калапом Роудом, уже болтались на задке экипажа. Голову его пинком отправили в сторону неглубокой ямы, вместившей в себя шкуру и потроха несчастного.
Повергает ли подобное в шок? Взгляните на окружающую вас толпу. Вообразите разрубленные тела, лишенные жизни. Ужас, который вызывает у вас подобная картина (надеюсь, что вызывает), представляет собой замысловатую смесь. Лик жизни, вместилище слов, океан клубящихся мыслей, от которых вспыхивают глаза. Изящество, движения и чувство, что перед тобою творение времени (каковым ты, несомненно, являешься), с прошлым, настоящим и будущим. Единственный шаг — и ты с легкостью можешь оказаться на его месте, перенесясь в мир разрубленного мяса и красных костей, утраченного будущего и пустого взгляда мертвых глаз… Может ли быть хоть какое-то путешествие столь жестоким и пугающим, как это?
Ответ: да, когда оно сопровождается бурчанием в желудке и аппетитным предвкушением, от которого текут слюнки.
Будет ли трусостью отвернуться от занятого своим делом господина Муста, любуясь небом и горизонтом или, возможно, с деланым интересом хмуро наблюдая за настороженными взглядами лошадей и мулов? И уж точно не встречаясь глазами ни с кем из людей. Будет ли это проявлением малодушия? О да, безусловно.
Бедняга Калап Роуд. Как же меня мучает совесть, какое горе я испытываю!
Когда мы двинулись дальше, Борз Нервен подобрался ко мне поближе:
— Это было гадко с твоей стороны, Блик.
— Когда мышь загнана в угол…
— Ну, положим, ты меньше всего похож на мышь. Скорее уж на змею, которую мы пригрели на груди.
— Рад, что ты внял предостережению.
— Не сомневаюсь. Я, знаешь ли, мог все выложить начистоту. И ты бы теперь лежал рядом с Роудом, а мне бы ничто не угрожало.
— Хочешь, чтобы я продолжил свой рассказ, Борз? Перечислив всех прочих любовников той женщины, у которой имелись братья?
— Во второй раз не сработает.
— Готов поставить свою жизнь на то, что Крошке Певуну хватит самообладания?
Борз облизал губы.
— Так или иначе, теперь у тебя две истории, и Пурси это не нравится. Она крайне недовольна тем, как ты поступил с Калапом, воспользовавшись ее историей. Бедняжка тоже чувствует себя виноватой.
— Весьма проницательно с твоей стороны, Борз.
— И впредь она больше не будет к тебе снисходительна.
— Воистину.
— Думаю, ты уже труп.
— Борз! — взревел Тульгорд Виз. — Развлеки нас! Спой, парень, спой!
— Но у нас уже есть ужин!
— Может, нам не помешает десерт, Мошка? — рассмеялся Крошка.
— Угу, десерт.
— Блоха?
— Нет, спасибо.
Его братья остановились и уставились на него. Лицо Блохи приобрело страдальческое выражение.
— У меня уже шестой день запор. Во мне куски четырех человек, да к тому же поэтов. Плохих поэтов.
Руки Крошки дрогнули.
— Десерт пойдет тебе на пользу, Блоха.
— С медом, — предложил Мошка. — Если сумеем найти улей.
Блоха нахмурился.
— Ну, может, парочку глаз, — согласился он.
— Борз! — рявкнул Крошка.
— Сейчас! Слушайте, это отличная песня. Она называется «Ночь наемного убийцы»…
— Но рыцари не могут быть наемными убийцами, — возразил Арпо Снисход. — Таково правило. Рыцари не могут быть наемными убийцами, равно как чародеи не могут быть оружейниками, а нищенствующие монахи непременно должны пользоваться палицами и дубинками. Все это знают.
— Пальцами? — нахмурился Тульгорд Виз.
— Палицами. — Борз ошеломленно огляделся вокруг.
— Давай уже пой, — приказал Крошка.
— Мумммуммимммумммиии! Ооолоолооолоо!