След крови

Она медленно брела за матерью с коляской. Поначалу Мадлен страшилась выходить на улицу, боялась встретить одноклассников, спешащих на занятия. Кто они, юные создания в школьной форме? Но теперь ей не было до них никакого дела. Ее сердце было далеко, она ненавидела этот город. И не потому, что Бат не был красив — с его-то внушительными золотистыми каменными фасадами, местами покрытыми столетней копотью. Мадлен все бы отдала, чтобы увидеть дом, возведенный из выгоревшего на солнце дерева, с бирюзовыми ставнями, с резной верандой филигранной работы и попугаем, который встречает прохожих пронзительным криком. Дом, от крыши которого отражается слепящий свет. Или нечто приземленное — например, петушка, гоняющего цыпленка через дорогу, или геккона, стрелой пробегающего вверх по стене. Платаны и ореховые деревья Бата казались величавыми, но они не шли ни в какое сравнение с покрытыми красной корой мексиканскими лавандами, с палисандровыми деревьями и индийскими фикусами, зелеными шапками кокосовых и финиковых пальм.

— Эй, вы двое, подождите! — окликнула она.

Мать остановилась и обернулась.

— Магдалена, прибавь шагу. Ты плетешься как старуха. — Она расстегнула ремни коляски и взяла ребенка на руки. — Кьето, чикийя.[19] Мы должны подождать твою сестру.

Сестру. Вот кто она теперь. Она была против, но мать оказалась настойчивой, ее сила сантеры и упорство вселяли страх. Мадлен же, наоборот, лишилась последних сил сопротивляться. Она была уверена, что мать обидела ее не намеренно. Она любила Мадлен, но малышку — и это было очевидно — она любила больше.

Невилл встретил их, когда они вернулись в огромный особняк в георгианском стиле, который он приобрел, подчинившись внезапному порыву и ни у кого не спросив совета. Отец все реже и реже бывал дома.

Мадлен бросилась ему в объятия.

— Привет, малышка! — воскликнул он, захваченный врасплох. Теперь они редко обнимали друг друга. Искусство интересовало Невилла куда больше, чем родная семья.

— Папа, мы можем поехать на праздники домой? Прошло уже полтора года. Я ненавижу этот город!

Отец повернулся к Росарии.

— Ты видишь, что происходит? Ребенок пропустил две четверти в школе.

— Врач сказал, что ей нельзя ходить в школу, — пожала плечами Росария. — Да она и сама отказывается туда идти.

— Это просто смешно! С понедельника она вернется на занятия, даже если придется повторить весь год. Она должна, черт возьми, закончить хотя бы неполную среднюю школу!

Мадлен ударила отца по руке.

— Я стою рядом с тобой! — воскликнула она. — Ты можешь обращаться прямо ко мне. Нам не нужен посредник.

Она сбросила куртку, туфли и убежала в оранжерею — единственное место в доме, где она чувствовала себя более-менее спокойно. Здесь она целыми днями сидела, поджав под себя ноги, на старом потертом диване, оставшемся от прежних владельцев, и рисовала муравьев. Муравьи, тысячи муравьев, ими кишели целые страницы. Весь пол был усеян этими рисунками.

Но сейчас она упала на диван с криком:

— Я американская шлюха, которую обрюхатили! И семья у меня придурки! Как я вернусь в школу и посмотрю людям в глаза?

Вошел Невилл.

— Придержи язык, маленькая дрянь! Что это на тебя нашло? Нельзя так разговаривать с родителями.

— Правда? — усмехнулась она. — Уж кто бы командовал! Тебя никогда не бывает дома. Мама не подпускает меня к собственному ребенку. Она называет меня сестрой, черт побери! Я здесь как бельмо на глазу.

Мадлен разрыдалась.

— Думай, что говоришь! — отрезал отец, не в силах подобрать нужные слова.

Мадлен ожидала, что он позовет мать, чтобы уладить конфликт, но, к его чести, делать этого он не стал. Он закрыл дверь и присел возле Мадлен, ожидая, пока она успокоится. Через некоторое время он поднял с пола рисунки.

— Господи, девочка моя! — воскликнул он. — Ты только посмотри… Ты вся в отца!

Мадлен молчала. Меньше всего она жаждала походить на отца.

Он поднял еще несколько рисунков.

— Почему так много муравьев?

— Мог бы и сам догадаться, — пробормотала она сквозь слезы. — Ты же меня научил.

Он обернулся и посмотрел на дочь. Как будто впервые ее видел.

— Чего ты хочешь, малышка? Чего ты хочешь от жизни?

— Все предельно просто. Я хочу вернуть свою дочь и уехать домой.

Он решительно покачал головой.

— Ты слишком юна и для первого, и для второго.

— Ерунда. Мне уже семнадцать. Если я захочу, то смогу и ребенка забрать, и домой вернуться.

— Твоя мама этого не вынесет. Ты этого хочешь?

— Прекрасно, давай все валить на меня! Какого черта тебя не бывает дома? Ты ее муж. — Она осуждающе ткнула пальцем ему в грудь. — Дело в том, папа, что у тебя своя жизнь. Мама счастлива, заботясь о малышке, я под боком, чтобы она не скучала, поэтому ты — великий художник Невилл Фрэнк — можешь вести светский образ жизни, словно холостяк.

Отец отвесил ей пощечину — не слишком сильную, но довольно ощутимую. От этого Мадлен словно очнулась, у нее тут же прояснилось в голове. Казалось, впервые за много лет она мыслит необычайно четко. Она холодно спросила:

— Чем, черт побери, ты занимаешься в Лондоне? И с кем?