След на весеннем снегу

Значит, мама выполнила свое обещание и попросила Погодина позвонить в Малодвинск, и теперь у нее есть охрана. С одной стороны, это хорошо, потому что можно не бояться, что на нее снова нападут. Охранник выглядел так, как ему и было положено по роду службы – высокий, крепкий, с накачанными мускулами. В случае опасности от него было явно больше толку, чем от явно не увлекающегося чрезмерными физическими нагрузками архитектора. С другой стороны, теперь у последнего не было ни малейшей причины два раза в день гулять с Кактусом и подвозить Милу на машине.

Гранатов тоже, видимо, сразу это смекнул.

– А какие у вас указания, Игорь? Что именно входит в ваши обязанности по отношению к Камилле? – спросил он.

– Быть рядом. Сопровождать во время перемещений по городу. Во время уроков находиться перед школой в машине. В остальное время дежурить у дома.

– Круглосуточно, что ли? – не выдержала Мила.

– Посменно, – спокойно ответил Игорь. – Сегодня моя смена с семи утра до семи вечера. Потом меня сменит мой напарник. Вы не думайте, вы нас даже не увидите, мы вам не помешаем.

– Да я и не думаю, – пробормотала Мила.

– Да вы, оказывается, на особом счету у отцов города, – с веселой беззаботностью сказал Савелий. – А я-то с вами так по-простому. Но это хорошо, что у вас будет охрана, признаться, меня это успокаивает.

За разговорами они шли вдоль улицы, позволяя Кактусу с интересом обнюхивать съежившиеся сугробы под кустами. Возле одного из таких кустов он вдруг застыл, встав в охотничью стойку, и тут же зашелся истошным лаем, натянув поводок. Мила притянула его к себе, наклонилась, чтобы покрепче взять за ошейник, еще вырвется, чего доброго, и тут увидела лежащего в кустах человека.

То, что это человек, она поняла сразу, хотя скорее он напоминал куль с тряпьем. Черный и очень грязный. На второй секунде пришло понимание, что это не мужчина, а женщина. Боже милостивый, если они нашли еще один труп, то она этого не переживет.

– Там, там, – задыхаясь, проговорила Мила, показывая рукой в кусты.

Все детство мама отучала ее от этого жеста, утверждая, что пальцем показывают только некультурные люди. Впрочем, ее спутники уже и сами заметили неладное.

– Стойте, Камилла Александровна, – коротко сказал, точнее, приказал охранник Игорь, заученным движением присел, протянул руку, приложил пальцы к шее лежавшей женщины, проверяя пульс.

В ответ на его прикосновение куль с тряпьем заворочался с каким-то глухим утробным бурчанием. С некоторым усилием сел, уставившись на застывшую посредине улицы троицу с собакой. Помимо задравшегося на подмерзшем снегу платья, из-под которого торчали бесформенные, опухшие, обтянутые порванными черными колготками ноги, гендерную принадлежность также выдавало лицо, когда-то миловидное, ныне сильно отекшее женское лицо с огромным фингалом под глазом, почище чем у Милы.

– Вы кто? – требовательно спросил голос, хриплый, пропитой, но все-таки тоже женский. – Вы как тут очутились?

– А вы кто? – спросила Мила.

Вспыхнувший в ней испуг уходил, как накатившая на берег волна, стремительно убегающая обратно в море. Кто бы ни была неизвестная пьянчужка, от которой шла ударная волна отвратительного запаха, состоящего наполовину из перегара, наполовину из мочи, она была жива и невредима. Не труп, спасибо тебе, господи.

– Я – человек! – гордо, но нетвердо сообщила женщина. Кажется, она была в дымину пьяна.

Как это часто бывает у сильно пьющих людей, определить ее возраст было совершенно невозможно. Не двадцать лет, конечно, но вот тридцать и шестьдесят ей можно было дать с одинаковой вероятностью.

– Это сомнительно, – Мила стремительно повернулась к сказавшему это Савелию, потому что не узнала его голос. Он был низкий, глухой, наполненный отчаянием и отвращением одновременно. – Зовут тебя… вас как?

Сидящая на грязном снегу женщина молчала, внимательно разглядывая архитектора, как будто на нем расцветали невиданные узоры. На Милу и Игоря она не обращала внимания, как будто их тут и не было, а вот Савелий явно вызвал ее живейший интерес. Впрочем, Мила ее понимала. Его распахнутое кашемировое пальто, узкие брюки и лакированные ботинки смотрелись на утренней улице Малодвинска так же странно, как выглядел бы случайно попавший в курятник павлин.

– А ты не сумлевайся, – наконец глубокомысленно сказала женщина. – Я, конечно, малость не в форме, в смысле выпимши, но это не мешает мне быть человеком. Я, между прочим, когда-то красивая была, ух. Ты бы меня лет пятнадцать назад встретил, шею бы свернул, вслед смотря. Вот какая я была. А сейчас, вижу, брезгуешь…

– Красавчик, – теперь она обращалась уже к Игорю, которого соизволила заметить, – а ну-ка помоги даме встать. Придатки простужу, худо будет. В больницу сейчас попадать хуже, чем в тюрьму. Да и была я там недавно. Сколько времени-то? Как давно я тут… лежу?

– Понятия не имеем, сколько вы тут лежите, а времени десять минут восьмого. Утро совсем. Вы правы, нельзя по такой погоде долго на земле лежать. Игорь, помогите ей встать, надо ее домой отвести. Вы где живете?