След на весеннем снегу

– Привет, – раздался в трубке женский голос, причем знакомый. – Это Калина Троекурова. Я поехала по делам, хочу завезти тебе твою посуду. Ты дома?

– Да, дома, но это совершенно не к спеху, – забеспокоилась Мила. – Ты как себя чувствуешь? Ты уверена, что тебе уже можно выходить из дома?

– Температуры нет, мне гораздо лучше. Понимаешь, мне надо Антону в изолятор отвезти передачу. А для этого заехать к нему домой за вещами. И к ребятам, проведать. Он обязательно спросит, как они, а я у них несколько дней не была. Ты же где-то неподалеку от них живешь, вот я и подумала, что заодно заеду. Диктуй адрес.

Мила продиктовала адрес и принялась ждать гостью. Калина Троекурова ей отчего-то нравилась. Несмотря на странные обстоятельства, в которых они познакомились, она интуитивно чувствовала, что молодая женщина – человек открытый и славный.

Калина приехала через пятнадцать минут. Кактусу, встретившему ее как старую знакомую, она вручила купленную в зоомагазине косточку, а Миле – пакет с ее контейнерами и банкой из-под бульона, а также небольшой, но очень красивый и одуряюще пахнущий сливовый пирог.

– Вот, долг платежом красен, – сказала она. – Я затеялась с утра печь пироги, чтобы Антону отвезти и детей побаловать, вот заодно и для тебя испекла. Он вкусный, сливовый пирог – мое фирменное блюдо.

– Тогда раздевайся и проходи, попьем чаю вместе, – настояла Мила. – Могу тебя еще обедом накормить. У меня щи готовы и картошка жареная. Или ты фигуру бережешь?

Стройная, похожая на тростинку Калина засмеялась.

– Нет, я вообще за диетами никакими не слежу. Для мужа стараться не хотелось, а Антоша меня любую любит. Просто повезло мне, наверное. Могу есть что угодно и не толстеть.

– У тебя, наверное, и мама такая была, – ляпнула Мила и, спохватившись, замолчала, кляня себя за длинный язык.

– Да все нормально, – успокоила ее Калина, – я могу спокойно говорить о своей маме. Она действительно была худая, как жердь, но я не знаю, конституция у нее такая была или сказывалось, что она все время пила, в основном суррогатный алкоголь, и крайне редко ела. Дело даже не в том, что у нас не было денег на еду, хотя и это тоже, разумеется. Просто ее организм никогда не испытывал голода. Незадолго до смерти она вообще перестала есть, просто пила с утра до вечера.

– Я слышала, что у тебя было непростое детство, – в голосе Милы звучало искреннее сочувствие. – Мне рассказывали, что у вас в семье росли еще два брата, которых помог поднять на ноги твой муж, но сейчас ты никогда их не упоминаешь. С ними все в порядке?

– У меня было трое братьев. Первый старше меня на четыре года. Его мама родила от единственного мужчины, за которым была официально замужем. Он ее бросил, когда брату не было и года, она, чтобы что-то кому-то доказать, закрутила с моим отцом, увела его из семьи, родилась я. Мой отец пил, и маму подсадил на рюмку именно он. Долго они вместе не прожили, она начала пить еще больше, скатываться все ниже и ниже, пошла по рукам. У нее сожители все время менялись. Естественно, что маленькие дети всем ее мужчинам мешали. Когда мне было семь лет, один из ее дружков выбросил меня из окна. Хорошо, что со второго этажа, а не выше. Но я все равно половину первого класса провела в больнице. Нормально учиться начала уже со второго и вот тогда-то и оказалась с Тошей за одной партой.

Лицо у нее просветлело, как было всегда, когда Калина Троекурова говорила про Антона Кедровского.

– Антон для меня стал спасением, потому что именно в это время мой старший брат сбежал из дома. Мне было восемь, ему двенадцать, и больше я никогда его не видела.

– Как? – поразилась Мила.

– Он был как волчонок. Знаешь, какие бывают мальчишки в неблагополучных семьях, когда их много бьют и обижают.

Мила представила Витю Кедровского, ощерившегося на нее. Волчонок, иначе и не скажешь.

– Он дрался, кусался, подворовывал, потому что он все время хотел есть. Мы оба все время хотели есть. Но я боялась воровать, поэтому крал он и кормил меня. А потом сбежал, и я помню, как плакала. От одиночества, а еще от того, что больше никто не приносил мне еду. Я тогда так злилась на него: он бросил меня одну. Словно предал. А через год, как он исчез, мама родила еще двоих детей. Близнецов.

– Ну, надо же, почти как у Кедровских.

– Да, просто Полина Егоровна, Тошина мама, родила Витю и Олю позже. Я в одночасье превратилась в няньку, потому что мама все время была пьяная и заботиться о детях не могла. Я их вырастила, своих братьев.

– А сейчас они где? – осторожно спросила Мила.

– В армии. Им по девятнадцать лет. Когда мама умерла, им было всего девять, а мне восемнадцать, и мне не давали оформить над ними опеку, потому что у меня не было источника дохода. И тогда я приняла предложение Сережи и вышла за него замуж, а он позволил забрать мальчишек к себе, и они жили с нами все это время, пока не закончили девятый класс и не поступили в политехнический колледж в областном центре.

– И как зовут твоих братьев, просто у тебя такое красивое и необычное имя…