След облака

Алла Николаевна и Нина Михайловна переглядываются и улыбаются. Они только сели, чтобы поболтать о последних новостях, а тут на их головы свалился Вахромеев. Ну что делать, он такой, Вахромеев, он не знает покоя, если людям нужна помощь.

— Вы присядьте, Сергей Васильевич, присядьте, — просит Нина Михайловна, — отдохните. Уделите и нам долю внимания. Расскажите о своих успехах. — И она улыбается. Но глаза ее холодны.

— Да что рассказывать, — отнекивается Вахромеев. — Обычные случаи. Ничего особенного. — Ему не терпится рассказать о выездах, да нельзя выплескивать на коллег свой восторг.

— Ну хорошо. Я пойду, Алла. Вы справитесь и без меня. Еще несколько дней привыкайте, Сергей Васильевич, а потом будете работать с Аллой Николаевной наравне. Счастливо вам. — И Нина Михайловна уходит.

— Вы выносливый, — говорит Алла Николаевна. — А я уже устала. Это значит, что один рабочий день кончился. Отдохнем и начнем второй день. Смотрите, — вскрикивает она и подсаживается к окну. — Дождь пошел. Значит, осень. Солнце, сухой день и сразу дождь. И сразу осень. А я люблю осень. Я осенью очень спокойная. Мне бы спать и спать. А в конце сентября ко мне на неделю приедет мама. И мы вас обедать пригласим. Вы совсем худой. А нашей «скорой» нужны розовощекие врачи, солидные. Им доверия больше.

Звонит телефон.

— Да, «скорая», — отвечает Алла Николаевна. — Где? Да, я. Здравствуйте, Василиса Федоровна. Хорошо. Я сейчас еду. — И она кладет трубку. — Нужно ехать, Сергей Васильевич. В Пеньки. Это тридцать километров. Вы уж тут управляйтесь сами. Это часа на два. Не скучайте без меня. — И она на прощание улыбается.

Нет, и правда, она очень хорошо улыбается. Улыбка как бы вырывается на лицо, и погасить ее нельзя. И Вахромеев снова чувствует, что улыбается в ответ.

— А может, мне поехать?

— Нет, я сама. Я обещала Василисе Федоровне. Я сама. До свидания.

Вскоре Вахромеева вызывают. И он едет. А потом вызывают еще два раза. Так проходит час.

Когда Вахромеев возвращается, он видит в больничном дворе милиционеров и много белых халатов. Во дворе сутолока.

Он выбегает из машины и сталкивается с Ниной Михайловной. Ее сухое лицо схвачено судорогой.

Вахромеев останавливает Алексея Ивановича.

— Что случилось? — кричит он.

— Сволочная жизнь, — вскрикивает Алексей Иванович и долго ругается, запрокинув лицо. — Сволочная работа.

— Кто? — внезапно задыхается Вахромеев.

— Алла Николаевна.

— Что — Алла Николаевна?

— Все — Алла Николаевна. Нет ее. Вдребезги. На дороге. Спешила на вызов. «Человек умирает». Не спеши, голову сложишь. И сложила. Пошли на обгон. А там обрыв крутой, овраг, машину занесло. В прозекторскую свезли Аллу Николаевну.

Неестественно согнувшись, плачет на скамейке маленькая седая женщина. Это главный хирург. Ее голова спрятана в локти. Кисти рук обращены к небу. Видна сухая, тощая фигура главного врача больницы. Сыплет мелкий дождь. Нелепая смерть. Нечем дышать — словно кто-то ударил в солнечное сплетение. Это первый день работы. Лицо Вахромеева мокро. От дождя и липкого пота рубашка прилипла к телу. Это был его вызов. И нет Аллы Николаевны.

Вахромеев входит в «скорую помощь».

Неподвижно смотрит в угол Нина Михайловна. Плачет Мария Алексеевна, фельдшер.

Надрывно звонит телефон.

— «Скорая помощь», — говорит Вахромеев.

— Почему нет врача? — спрашивает далекий женский голос. — Полтора часа ждем. Сердечная астма.

— Где?

— Пеньки. Алла Николаевна обещала приехать, но почему-то ее нет.

— Сейчас будем, — отвечает Вахромеев. — Из Пеньков звонят, — говорит он Нине Михайловне. — Алла Николаевна не доехала.

— Так что вы хотите? — сухо роняет Нина Михайловна.

— А ехать-то надо. Так я поеду.

— Ну, поезжайте. Мало нам Аллы Николаевны.

— Но ехать-то надо, — уже настаивает Вахромеев.

— Ну и поезжайте, — отрезает Нина Михайловна.

Вахромеев берет сумку и направляется к выходу.

— Подождите, — останавливает его Нина Михайловна. — Простите меня, Сергей Васильевич. Ехать, действительно, надо. И поезжайте.

— Едем! — говорит Вахромеев шоферу. — Только скорее. Если можно.

— Это можно, — улыбается шофер, но сразу понимает, что улыбаться нельзя, и сводит брови к переносью.

Машина срывается с места. Скоро будет шоссе.

Асфальт под колесами ровен, потен, наг. Мелькают деревянные домики, автобусная станция, бензоколонка. Город позади.

Должен был ехать он, Вахромеев, и это могло случиться с ним. И тогда после него поехала бы Алла Николаевна. Сыплет дождь, мелькает заброшенный собор, и лишь сиротливо, потерянно смотрят его купола, и все было бы таким же, но по дороге ехала бы Алла Николаевна, а не он.

Перед подъемом шоссе сужается. Шофер включает фары. Свет перерезает мелкие струйки дождя. Дождь летит от света прочь. Обгоняют молоковоз. Шофер сбавляет скорость. В кювете — развороченная машина «скорой помощи».

— Это здесь, — бросает шофер, не поворачивая головы.

Промелькнуло и это место. Теперь ближе к тем, кто ждет помощи. Так должно быть всегда. Помощь идет волнами. Если захлебнется первая волна, будет вторая. И так будет всегда.

Три — два в нашу пользу