След «Семи Звезд»

– Один черт! – заулыбался господин копиист и принял мелочь так, словно это не ему, а он дает.

Откланялся.

– А насчет конца третьего акта подумать надобно, – погрозил пальчиком. – Не гладко…

– Подумаем, подумаем, – согласился Сумароков, проворно выпроваживая гостя дорогого, пока тот еще чего не удумал присовокупить.

Не успел.

– Знаешь чего, Александр Петрович, – недобро прищурился гость, нахлобучивая на голову треуголку.

Тревожно екнуло сердце.

– Я ведь пошутил, – заговорщицки склонился Барков к уху драматурга. – Первый-то русский стихотворец – я. Второй – Ломоносов. А ты – разве что только третий!

И быстро вышмыгнул вон из дверей, провожаемый рыком смертельно раненого зверя.

Мост изогнул спину, словно кошка, поглаживаемая ласковой хозяйской рукою. Народу на нем об эту пору дня заметно прибавилось. И все равно этого прохожего слуга закона узнал. Тот, утренний грубиян. Снова стоит у перил и поплевывает. Чего, спрашивается, ему здесь надобно? Аль в другом каком месте плевать не может? Подозрительно.

Чеканным шагом прошествовал к молодцу и кашлянул, грозно положив руку на рукоять сабли. Молодой человек обернулся.

Ага, навеселе. Понятненько.

– Пройдите, сударь. Не положено.

– Как же, как же, – туманно улыбнулся грубиян. – Помню. Першпектива… Сама государыня…

– Вот-вот, – ответствовал стражник, а сам прикидывал, задержать разговорчивого субъекта до выяснения личности или нет.

– На вот тебе, – протянул к нему ладонь Иван.

– Это чавой? – не понял вояка.

– Алтын. У тебя ведь нет алтына?

Служивый быстренько принял деньги и отошел. Чудной какой-то барин. Блаженный, что ли?

…Жизнь заметно налаживалась. Теперь можно и домой. Прохор уже, чай, заждался. Почти полутора суток поэта не было дома. Надо бы купить носатому гостинчик. Восьмидесяти пяти копеек, полученных от Сумарокова (вот сквалыга!), должно хватить до пенсиона. В случае чего у Михайлы Василича заморит червячка. Лизавета Михайловна, опять же, сердце доброе, завсегда передает сухарь-другой озорной птице.

Внимание господина копииста привлекла странная группа, шествовавшая мимо него по мосту. Двое солдат. А между ними – девка. Судя по наряду, из таковских, какие продают любовь за деньги. Но что-то несуразное сквозило в ее облике и заставило поэта взглянуть на нее по-особому.

Странно. В бедное тряпье будто завернули… ожившую греческую статую. Или нет. Да ведь это же… Богородица Дева, смилуйся! Аристократический овал лица с впалыми щеками и чуточку высоковатыми скулами. Страдальчески стиснутые вишни-губы. И глаза… О, эти глаза. В них было столько муки, мольбы и вместе с тем всепрощения, что поэт чуть тут же не бухнулся коленями прямо на мостовую, в грязь, чтобы испросить прощения себе и тем, кто обрек ЕЕ на эти муки.

Мгновение… и видение исчезло. Только три спины. Две прямые, как палки, и одна согбенная, как от непосильной ноши…

– Водки мне! – едва сев за стол, велел поэт кабатчику. – И бумаги, чернил, перьев!..

Звякнул монетой по столу, чтоб дело пошло быстрее.

– Сей минут, господин копиист! – живо прибрал алтын подавальщик, пока посетитель не передумал.

Здесь поэта знали. Частенько хаживал и один, и с друзьями-приятелями. Вот как раз вчера и веселились. Живой деньгой он расплачивался не часто. Все больше брал в долг. Но отдавал всегда аккуратно. Потому и не отваживали.

Не глядя на малый графин и блюдо с соленой редькой и огурцами, тот сразу схватился за перо и, разбрызгивая чернила, принялся писать.

Бранные, площадные слова марали белизну бумаги:

Как по мосту, по мосту
Повели в острог п…у.
Крепко скованную,
Ошельмованную.
Года три п…у судили,
По тюрьмам ее водили.
Присудили стерву, б…ь,
Чтоб в Сибирь ее сослать…

Гнев душил горло, рвал грудь свирепыми когтями льва. Вот вам, вот! Гады ползучие, звери лютые! Такую-то красоту да в кандалы. Не может быть, чтоб она могла согрешить. Не может…

Хлоп – ударил кто-то рукой по плечу.

– А иди ты на…

И осекся.

– О-о, Харон! Снова по мою душу?

– Его сиятельство Ляксандра Иванович требуют тебя к себе, Иван Семеныч. Тотчас же…

Глава первая. Свидетель номер два

Москва, май 201… г.

– Так, спокойно, ждем клиента, – заговорщицки пробормотал Вадим, не отрывая взора от садовой дорожки.

Сквозь зеркальное стекло ему было хорошо видно, как девушка неспешно поднялась по ступенькам, несколько секунд, слегка озадаченная, постояла перед полуоткрытой дверью…

(Да, удачно получилось, что и их «форд», и машина местного отделения стоят по другую сторону дома. Но как, кстати говоря, она прошла через ворота?)

Девушка вошла.

Спустя десяток секунд в коридоре послышался перестук каблучков, и вот гостья уже на пороге…

«Немая сцена!» – прокомментировала в душе Савельева поселившаяся там ехидна.

Незнакомка стояла в дверях и с бесконечным недоумением и растерянностью разглядывала собравшихся. Либо она ни о чем не подозревала – либо в ней погибла гениальная актриса.