След сломанного крыла

— Пожалуйста, дядя, — заговорила Марин, используя обращение «дядя» в знак уважения. Ее кофточка намокла от пота, пот выступил и на верхней губе. Голос дрожал от страха. — Мы не виноваты. Мальчики играли и…

Она не успела договорить, когда пришел Брент. Он увидел пятно и шагнул вперед, чтобы отругать ее, но тут в комнату вошел отец второй девочки и быстро оценил ситуацию.

— Марин не могла этого сделать, — сказал он. Положив руку ей на плечо — единственное допустимое прикосновение мужчины к девочке, — он продолжил: — Марин, моя дочь только вчера рассказывала нам, какая ты замечательная ученица. Я правильно понял, что ты перешагнула через два класса?

— Да, — ответил за нее Брент. — Директриса звонила мне недавно, поздравляла с ее успехами.

— Брент, ты приехал в Америку недавно. Мы же находимся здесь с тех пор, как родились наши дети, и все же не смогли добиться успеха, которого ты достиг за такое короткое время, — мужчина улыбнулся Марин: — А ты — пример для других детей в нашей общине. Как хорошо, что ты здесь. Теперь нашим детям есть кому подражать, — он пожал Бренту руку, свободной рукой показывая на пятно: — Она не могла натворить такое. Но скажи, в чем твой секрет?

— Я сижу с ней каждый вечер над уроками, — сказал Брент, изобразив на лице улыбку. — Ее успех — оправдание нашего переезда в Америку.

— И ее надо похвалить за это, мой друг, — мужчина жестом показал Марин и своей дочке, чтобы они следовали за ним. — Пойдемте, куплю сладостей, какие вам понравятся. Вы их заслужили.

Марин упирается головой в спинку стула рядом с кроватью Брента. Воспоминания об этом вечере захлестывают ее. Ей досталась целая тарелка восхитительных индийских сладостей, «дядя» и Брент купили им все, что они захотели. Но важнее сладостей был урок, который Марин получила вместе с извинениями Брента.

— Прости, — сказал он, и дочь в первый и последний раз в жизни услышала от него это слово. — Дядя был прав. Человек с такими достоинствами, как у тебя, не способен на подобный проступок, — задумавшись, он пробормотал, как бы самому себе: — Это все игра, Марин. Жизнь, я хочу сказать. Ты должна уметь выигрывать. Все дело в этом.

Смысл его слов был ясен — пока она совершенна и другие знают об этом, она в безопасности. Никто не посмеет задеть ее. Она — особенная, потому что достигла успеха. В этот вечер Марин дала себе зарок: она всегда будет лучше всех. Это единственный способ гарантировать себе власть над собственной жизнью и победить в игре.

— Вот мой успех, дэдди, — бормочет Марин. — Джия хочет жить с отцом, — заявление дочери звучит у нее в ушах снова и снова. — Я ей не нужна. — Марин дышит с трудом. — Я все сделала для нее. Мой успех должен был стать для нее путеводной звездой, но его оказалось недостаточно. Недостаточно. Она не любит меня.

Ноша Марин слишком тяжела для нее. Она соскальзывает со стула и кладет голову на пол. Слезы, не выплаканные за всю жизнь, текут рекой — сначала медленно, но вскоре Марин уже рыдает.

— Я не знаю, что мне делать!

Она не может удержать слез, будто внутри нее прорвалась дамба. Уверенная в том, что потеряла свою дочь, Марин понимает, что в ее жизни не осталось ничего, что ее жизнь была разрушена много лет назад.

Триша

Я в Сониной постели. Мы обе лежим на спине, друг рядом с другом, держимся за руки и смотрим в потолок. В тишине можно услышать наше дыхание: ее — ровное, мое — громкое, прерывистое.

— Что я тогда сказала? В тот вечер? — в конце концов спрашиваю я.

После того как мама мне все рассказала, я упала на пол и плакала в ее объятиях, пока прошлое не стало потихоньку таять и я не вернулась к реальности. Я уже не чувствовала себя пятнадцатилетней, но и тридцатилетней тоже, — я была гораздо старше. И все же меня по-прежнему поражало, насколько большая часть моего детства застыла во времени после изнасилования, как много я потеряла. Только сейчас я осознаю, какую цену мне пришлось заплатить за честь быть его любимицей.

— Ты сказала, что он обидел тебя. Когда я спросила как, ты ответила, что он трогал тебя, что он взял тебя, — Соня крепче сжимает мою руку. Воспоминания причиняют ей боль. — Я долго не понимала, что это означает.

— Почему ты ничего никому не сказала? — спрашиваю я.

— Я сказала. В ту ночь ты заснула в моей постели, а утром проснулась и вела себя так, будто ничего не произошло. Стоило мне заикнуться о произошедшем, ты прогнала меня, обозвав дурочкой, — Соня поворачивается ко мне. — Я была сбита с толку и не знала, выдумала ли ты все или просто не хочешь говорить об этом.

— Я все забыла, — говорю я, отчаянно пытаясь вспомнить эту ночь и следующий за ней день во всех подробностях. — Все забыла. Я даже не помню нашего разговора.

— Ты винишь себя? — спрашивает она. — Ты же была его принцессой.

— Он чудовище, правда? — говорю я. Эти слова звучат так непривычно. — Вы все это знали, одна я не видела. Отказывалась видеть.