След сломанного крыла

Когда Брент вечером вернулся в их тесную квартирку, Рани замешкалась с ужином. Он выразил свое неудовольствие, но проворчал, что сначала примет душ. Когда он снова вернулся на кухню и Рани, не торопясь, стала подавать ему еду, он вдруг размахнулся и ударил ее по лицу. Рани пошатнулась и отступила назад, опершись левой рукой на горячую плиту. Шрам от ожога до сих пор заметен на ее ладони. Другой рукой она автоматически прикрыла живот: она только-только узнала, что беременна. Марин и Триша стояли рядом и с ужасом смотрели на них.

* * *

Пока куриные стрипсы^[12] жарятся, Рани заканчивает украшать салат. Она смешивает сушеную клюкву с приготовленным ею соусом, и в эту минуту открывается входная дверь. Быстрый взгляд на часы говорит, что сейчас около пяти. После приезда Соня приобрела привычку уходить рано утром и возвращаться домой прямо перед обедом.

— Я на кухне! — кричит Рани, услышав, как Соня неуверенно топчется в прихожей.

— Пахнет вкусно, — говорит Соня, опуская сумку с камерой на кухонный стол. Она смотрит на салат и спрашивает: — Тебе помочь?

— Если не трудно, накрой на стол.

За последние недели у них выработался определенный ритуал. Каждое утро они вместе завтракают, а вечером вместе готовят ужин. Даже если это всего лишь сэндвичи, они стоят у кухонного стола плечо к плечу.

— Как прошел день?

— Прекрасно, — ответы Сони всегда кратки, она не вдается в детали. — А у тебя?

Они — чужие, и связывает их лишь общее прошлое.

— Я перестелила тебе белье на кровати, — Соня не уезжает, она остается. Они не говорили об этом, хотя Рани уверена, что вначале дочь хотела уехать. Что-то изменилось, и Рани благодарна судьбе за это. — Старое лежало там больше десяти лет.

— Странно, что ты не устроила из моей спальни комнату для гостей, — тихо говорит Соня, беря в руки две тарелки и столовые приборы. — Или что папа не превратил ее в склад.

— Я бы никогда не поступила так, — и, не желая развивать эту тему дальше, Рани роется в буфете, пока не находит то, что искала. Вытащив золотую цепочку с подвеской в виде сердечка, она кладет его Соне на ладонь. — Я нашла его вчера ночью в своем столе и подумала, что, может быть, оно тебе пригодится.

Это ожерелье Рани подарила Соне в день ее шестнадцатилетия. Дочь оставила его на комоде, собирая вещи вечером того дня, когда окончила университет.

Соня смотрит на цепочку, потом зажимает ее в руке и кладет в карман.

— Спасибо.

— Когда ты уехала, я думала, что это ненадолго, поэтому я оставила ее в твоей комнате. Я и представить себе не могла, что пройдет столько лет, — признается Рани, хлопоча над едой. — Через три, может быть, четыре года я забрала ее к себе.

— Я уехала, потому что у меня не было выбора, — резко говорит Соня, проглотив приманку, которую бессознательно подсунула ей мать. — То, что было сказано в этот день, все объясняет.

Соня встряхивает головой, от нее исходят волны гнева. Гнев стал ее постоянным спутником, и спустя столько лет она не знает точно, когда это началось и куда приведет.

Они смотрят друг на друга, удивляясь, как дошли до таких отношений. Рани пытается защититься и при этом не нарушить хрупкую связь, возникшую между ней и дочерью:

— Я боялась.

— Чего?

— Принять неверное решение.

— Ты его приняла, мама, — говорит Соня, не зная, что скрывает от нее Рани. Она проводит руками по волосам. — Нельзя говорить дочери, что она никому не нужна, — ее душат слезы. — Нельзя говорить, что она обуза для всех.

— Соня, — горящие уголья жгут Рани горло. Когда Соня родилась, было трудно перерезать пуповину. Врачи в больнице даже шутили, что девочка так и будет привязана к матери всю жизнь. — Ты никогда не была обузой.

Однако Рани знает, что этих слов недостаточно, да и говорит она их слишком поздно. Выражение лица Сони не меняется.

— И все же, — произносит она, — в день, когда я окончила университет, ты говорила по-другому.

Рани глубоко вздыхает. Ей очень хочется объяснить, что она тогда имела в виду.

— Соня, когда я сказала, что лучше бы сделала аборт… — Рани умолкает. — Это был единственный известный мне способ…

«Дать тебе уйти» — вот слова, которые остаются невысказанными.

— Ты действительно имела это в виду? — тихо спрашивает Соня, когда Рани не договаривает фразу.

— Да, — шепчет Рани, — только не потому, почему ты думаешь.

Прежде чем она открывает рот, чтобы объяснить дочери, отчего не хотела рожать ее, Соня прекращает разговор:

— Причины не имеют значения. Что сделано, то сделано. Ничто не может изменить прошлое, — она откидывает волосы назад. — Лучше не будем обсуждать эту тему снова.

* * *