– Поверь же, – доносится в спину, – тот город, он… Не легенда. Как ты не поймешь?! Ты можешь делать все… Все, что захочешь!
Хватка на плече решительная, нельзя не повернуться. Глаза буравят насквозь, смотрят с вызовом, но умоляюще. Сбрасываю руку, отстраняясь.
– Я и делаю, – слова мои злые, колючие. – Ухожу.
Шаг. Выход ближе, она – наоборот…
В ушах звенело, бушевал гнев, рывками отпуская. Мерещились отсветы огней и хруст осколков под ногами. Качнулась арка выхода, вынесло в реальность. По ощущениям – как по лестнице кубарем вниз, пересчитав все ступеньки. Стоило тряхнуть головой, комната замигала непонятно откуда взявшейся гирляндой на стене и перевернулась. Ох… Верните потолок обратно наверх! В груди тлела подсмотренная горячая решимость, видение рассеивалось. Что, и на этом все? По спине прокатилась волна жара, неозвученный вопрос распался по слогам. Лампочки гирлянды замигали наперегонки, вспышкой неожиданно белого света ослепило.
…слепит, переливы белого безумны. Будто солнце пылает. И не одно – много, везде. Обступают лучи-волны, греют, ласкают. А должны бы презирать. Здесь не так ярко, как прежде. И не так чисто. Приглядишься – особенно заметно. Кама не хочет видеть… Забирая – разрушаешь. Взятое не воротишь, но можно остановиться. Перестать. У этих мест тоже есть сердце. Разбито ли оно теперь? Еще нет.
В глубине сияющих сгустков тихая мольба о помощи. Их сила – не наша, общая, для всех. Прийти сюда было неправильно. Не сегодня, тогда. В первый раз, с ней, во второй – со всеми, и каждый последующий. Течение слабеет, расплетаются потревоженные нити, меняя некогда совершенный узор. Раньше было иначе. Ни украденных миров, ни опасного могущества. Чужая воля – всегда чужая, даже если заставить. Все обман. Дальше – хуже. Что это? Без сомнений – ошибка. И исправить ее легко.
Волны текут спокойно, размерено. Как обычно – вклиниться бесстыдно, зачерпнуть, но с лихвой. Он прав, пожалею. Но так надо, только так правильно. Если взять хоть раз больше вымеренного, мольба будет услышана, а сила потеряна. Все вернется на круги своя, кончится. Должно кончиться, таковы правила. Те, что ныне нарушены. Сердце меркнет, тускнеет, зовет отчаянно. Скоро…
Белизна исчезла, резко спружинила кровать, вернув в «здесь и сейчас». Толку-то… Ни встать, ни разлепить веки. Сердце стучало где-то в горле, смысл увиденного доходил с трудом. Какое там – вообще не доходил! Я через силу продирала глаза, выкарабкиваясь из темноты. Выплыл подсвеченный гирляндой потолок, засверкал синим, красным, зеленым, желтым, до ряби и тошноты. Люстра поехала вниз, во рту разлился приторно-сладкий вкус.
…откладываю яблоко в сторону. Горло сводит, не лезут ни откушенный кусок, ни пропитанный тревогой воздух.
– Нам конец, – выводит Яника, тем тоном, будто пустое оно, а полуночный сбор этот – блажь.
– Я предупреждала, – Кама шепчет едва слышно, – нельзя было брать больше. Не пройдет незамеченным. Придется платить.
– Кто?! – рявкает Эдон.
Зал множит его крик многократно, бросает между стенами, уносит под самый свод.