След торпеды

«Отец был очень привязан к морю, — рассказывала ему и Павлу мать. — Когда мы с ним встречались, он плавал на боевом корабле, мечтал покорять океаны. Познакомилась я с ним в Мурманске. По вечерам он водил меня к морю, и мы любовались им. Да, сынки, отец любил море, как любят дорогого тебе человека. Море было для него смыслом жизни. Сами посудите: разве может жить человек без мечты, без дела? И он не мог жить. И полюбила я его прежде всего за это… Потом мы поженились. Практика моя закончилась, и в начале июня сорок первого года я уехала домой. Я сказала, что сдам экзамены и сразу же приеду к нему. Но вскоре грянула война…»

«И ты не поехала?» — спросил Игорь.

«Нет. Я не решилась, сынок…»

«А почему?» — удивился Павел.

«Не думай, что я испугалась огня. Мне и на родине пришлось вдоволь горя хлебнуть. Такие тут бои были, что и не передать словами. Я боялась вас потерять, — говорила мать. — Отец письма писал…»

«А как же ты узнала, что он погиб?» — спросил Игорь.

«Похоронку получила. Отвезла вас к бабушке, а сама весь день голосила. Ох и тяжко мне было! А что я могла поделать? Я так любила вашего отца, что даже замуж больше не вышла. Все старалась для вас и рада, что теперь выросли вы…»

«Вернусь из дозора и буду проситься в отпуск, — решил Марков. — Надо к маме съездить».

Думая о матери, он стал прохаживаться по мостику. Лысенков догадался, что командир волнуется. Он всегда так, чуть что — прохаживается по мостику, то бинокль поднесет к глазам, то запросит какой-либо боевой пост, а то и просто станет рядом с вахтенным офицером и молча глядит на серое холмистое море. Помощник как бы вскользь заметил:

— В таких случаях я спокоен…

— А вот я не могу быть спокойным, — сказал Марков с какой-то внутренней обидой. — Хожу, размышляю… Почему? — И пояснил: — Волю в себе воспитываю. Еще Энгельс говорил, что воля определяется страстью или размышлением. Так вот, я воспитываю в себе волю размышлением. И еще, я уважаю свободу воли… Штурман! — окликнул командир лейтенанта Руднева. — Место корабля?

Штурман выглянул из рубки, громко прокричал: «Алмаз» проходит мыс Дельфинов!» Капитан 3-го ранга вдруг нахмурился, его лицо посерело. Помощник, наблюдавший за ним, вздохнул. Командир, видно, вспомнил о своем отце. Мимо этого мыса корабль проходил часто, и всякий раз Марков вспоминал отца. Однако помощник вопросов не задавал, ждал, что скажет командир. Марков опустил на грудь бинокль.

— У этого мыса мой отец был впервые ранен, — грустно заговорил капитан 3-го ранга. — Утром их корабль сопровождал транспорт. Налетели «юнкерсы». Сбросили десятки бомб, но ни одна из них не попала в цель. Отца ранило в плечо в тот момент, когда корабль открыл огонь по «юнкерсу» и поджег его.

Штурман Руднев не хотел мешать их разговору и не сразу доложил, что судно изменило курс, взяв западнее острова. А когда сообщил, Марков посмотрел в бинокль, потом обернулся к нему и вдруг спросил:

— А где ваш отец?

Штурман поначалу растерялся, но, увидев серьезное лицо командира, пояснил: дома отец. Работает в совхозе на хуторе Гремучем, под Воронежем.

— А что? Хотите знать, был ли он на фронте? Нет, не был. Ваш отец воевал. О нем я не раз слышал. Он был здесь, на Севере.

— Почему был? — обидчиво переспросил Марков. — Он тут и остался.

Наступила неловкая пауза. Штурман сжал губы, кашлянул, потом сказал:

— Значит, мы с вами меченые…

— Как это? — не понял Марков.

— Ваш отец где-то на дне морском, а мой дед утонул в Волге. Он оборонял Сталинград. Раненых переправляли на другой берег реки в июле сорок второго. В катер угодила бомба.

Капитан 3-го ранга держал перед глазами бинокль и все глядел на иностранное судно, идущее малым ходом.

— Что-то петляет сейнер, — вслух подумал Марков. И тут же спросил: — Я не знаю, как воевал ваш дед, но если он погиб на фронте, значит, хорошо воевал. У каждого человека в жизни есть главное дело. Было оно и у вашего деда, штурман. Было оно и у моего отца. А вот у вас оно есть?

Сквозь прогалины туч выглянула луна. На море посветлело. По темной воде пробежала узкая серебристая дорожка.

— Я, товарищ командир, стараюсь, чтобы у меня тоже было главное дело.

— Старайся! Дело будет!.. Почему молчат акустики?

Стоило Маркову поинтересоваться акустиками, последовал доклад матроса Егорова:

— Слышу шум винтов надводного корабля.

— Вас понял, — ответил Марков и пожал плечами, глядя на штурмана. — Ничего не понимаю, куда идут «рыбаки»? Стоп, — вдруг спохватился он, — они уходят подальше от острова и нас манят за собой.

— Да, «рыбаки» хотят заманить нас подальше от острова, — подтвердил штурман.

Марков недоумевал. Похоже-, что судно к острову идти не собирается. К тому же там спокойнее, чем здесь, на открытом просторе, где стылый ветер пронизывает до костей. И еще Марков подумал о том, что, должно быть, на сейнере «рыбаки» маневрируют, а где-то в другом, более удобном месте попытаются высадить на берег людей?