След в след. Мне ли не пожалеть. До и во время

К середине семидесятых годов в партию Федора Николаевича входили уже все люди, которые жили в то время в России, и все, с кем они когда бы то ни было встречались. Но и тогда он не пустил ее в ход. Напротив, как я уже говорил, 13 января он начал жечь бумаги, касающиеся ее деятельности. В дневнике за день до этого им была сделана запись: «Я рад, что на мне всё кончится, что у меня не будет наследников, и дело моей жизни, моя партия, умрет вместе со мной».

По просьбе Оли – моей дочери и его внучки – я хочу завершить историю жизни Федора Николаевича на другой ноте: стихотворением, написанным им тогда же, когда и роман:

Осенняя прозрачность леса
К зиме приобретает смысл,
Деревья – линии отвеса
И плечики от коромысл,
С уходом листьев обнажилась
Идея дерева, оно
Держало воздух, и кружилось,
И было с ним сопряжено,
Его отдельные начала
Пронизывая, как каркас,
В деревьях пение звучало
И тут же отзывалось в нас,
И вот оно, еще не явно
Связующее нас в одно,
Как в хоре, истинно и равно,
Продлилось, соединено.

1978–1984

До и во время Роман

Впервые я оказался в этой больнице в октябре 1965 года, кажется, восемнадцатого числа. Класть меня тогда не должны были. Речь шла о том, чтобы работавший в клинике профессор Кронфельд частным образом меня проконсультировал и подобрал таблетки ко всему моему «букету». От метро, как и было велено, я пошел наискосок – через пустырь и неогороженные строительные площадки; народу здесь ходило много, и снег, выпавший вчера ночью, был хорошо утоптан, местами даже накатан до льда. Пейзаж был совершенно нежилой: едва кончились котлованы и неровные штабеля бетонных плит, пошли склады, гаражи, овощебазы – недалеко текла прежде судоходная Яуза, тут же проходила железная дорога, и всё это по традиции лепилось вокруг.

Я знал, что, если срезать угол, надо будет идти минут 20–25, – но шел я уже больше получаса, а нужной улицы не было. Тропинка была узкая, скользкая, и, конечно, я шел медленнее обычного, и всё же ей пора, давно пора было кончиться. Тот срок, на который я себя настроил и который готов был идти вот так, всё время боясь упасть и балансируя, как клоун, руками, – истек; я устал и злился, что не пошел другой, более спокойной дорогой. Можно было не пробираться через склады и стройки, а обойти их по двум широким улицам, которые чистили и по которым было не опасно идти. Уверенный, что заблудился, я ругал себя последними словами, едва не плакал. Ситуация вряд ли того заслуживала, но я шел к врачу, шел в психбольницу, не знал, что он мне скажет и как решит мою участь. Конечно же, я нервничал и жалел, что вышел из дома впритык, длинным надежным путем идти уже не мог и пошел неровной неверной дорогой.

Всё же Бог есть. Я еще плутал между гаражами, старательно обходя колдобины, грязь, когда и земля, и дорога, по которой я шел, и этот недостроенный лабиринт, даже снег разом запахли ванилью и свежей горячей выпечкой. Впереди, совсем рядом была хлебопекарня; мне ее называли как ориентир, говорили, что она стоит на той же улице, что и больница, за три дома до нее.

Запах ванили – запах моего детства, тот запах, в окружении которого я был зачат, выношен и рожден: так пахли и моя мать, и бабушка, и наш дом – словом, всё, что было в моей жизни хорошего и доброго. Свои первые шесть лет я провел на улице «Правды» – недалеко от до сих пор знаменитой цыганами гостиницы «Советская», напротив огромного кондитерского комбината «Большевик», оттуда и шел этот дух, и я, сколько себя помню, всегда был уверен, что комбинат потому носит гордое имя, что большевики такими и были – мягкими, сдобными и сладкими.

Мать моя страстно любила шоколад; у нее были длинные, тонкие пальцы, ногти она красила фиолетовым лаком, и когда за чашкой кофе с одной из своих многочисленных подруг она брала из цветастой коробки ромбики и башенки шоколадных конфет – это было очень красиво. В три года я узнал, что наборы конфет выпускает фабрика, называющаяся «Большевичка», и это окончательно утвердило мое представление о большевиках – всё равно, кто они – мужчины или женщины, – и даже, если нужно, разрешило столь важный в детстве вопрос, откуда они берутся и как родятся. Картина мира была построена и завершена.