СЛЕДАМИ НАДЕЖД

Я понимала, что восхваляя меня, Рамиль конечно предпочел бы говорить словами Физули, которыми тот описывал Лейли. Сам он не говорил этого, но я же все понимала. И все же слышать от него все это было очень приятно.

Я и в самом деле была очень красива. Еще учась в школе, я уже ясно осознавала это. В округе мальчишки хоть и не совсем открыто, но всегда обращали на меня внимание, а в параллельном классе из-за меня даже происходили драки. Подруги ревновали меня, а я от всего этого кокетничала еще больше. Своей красотой я словно бросала всем вызов. Всегда ценила свою внешность, не обесценивала ее. Никогда я не унижала свое достоинство. Не робела, не пасовала ни перед кем. Я умела поставить на место мальчишек, говоривших пошлости, волочившихся за мной.

Были у меня и свои прихоти. Отец очень любил меня – ведь я была первым ребенком в семье и поэтому я выросла именно такой – смелой и гордой. Отец называл меня «хыналы кеклик» – «нарядный жаворонок». Мало кто из отцов может лелеять , холить дочь так, как это делал мой отец. Ласкал меня как только мог. Я уже выросла, а он причесывал мои волосы, завязывал бантики, целовал мои глаза. А один раз он даже покрасил мне ногти лаком. Мама рассказывала об этом всем и каждому. Однажды я спросила отца: почему он называет меня именно «хыналы кеклик». Он ответил, что жаворонок одна из самых прекрасных птиц.

– А почему же она прекрасна?

В ответ, отец рассказал мне легенду – «Хыналы кеклик». Эту легеду я никогда не забывала, и всякий раз, проходя мимо зеркала, вспоминала несравненную красоту девушки из той легенды, и подтверждала ласковое имя, данное мне отцом.

И в университете я нравилась многим. После признания мне в своих чувствах, Рамилю не раз приходилось из-за меня выяснять отношения с другими парнями. Это продолжалось до тех пор, пока я не ответила ему согласием, и мы стали всюду бывать вместе. Когда мы шли рядом, Рамиль все время выискивал кого-то глазами, следил за тем, чтобы никто не посмел взглянуть на меня. Это придавало мне еще больше уверенности в своей красоте. Ведь я была любима, я была под защитой. Рядом был человек, счастливый одним только пребыванием рядом со мной. Любуясь собой в зеркале я всегда повторяла одну и ту же фразу – «Красота спасет мир».

Тогда я еще не знала, что моя красота очень скоро не спасет, а напротив, уничтожит меня, будет медленно подтачивать изнутри. И никто, кроме меня самой, не увидит пепла от сжигавшего меня огня, не услышит моих стенаний.

* * *

Cобытия в нашем доме разворачивались стремительно. Всегда отличавшаяся своим независимым и сильным, напористым характером, теперь я была потеряна, не представляла себе что делать дальше. Я остолбенела, словно увидела призрак, привидение. Даже крики Гюльджахан, ее мольбы – и те не подействовали на меня так сильно. Словно это все должно было произойти, а я должна была это созерцать…

Пришла я в себя лишь тогда, когда армянский офицер учинивший все это зверство, позвал трех других солдат и велел им обыскать дом. Пока двое были заняты обыском, один из офицеров показал на меня с сестрой и что-то сказал им по армянски отдал какой-то приказ. Судя по его мимике, он велел куда-то нас отвезти. Показав на меня, офицер добавил еще что-то. Я и представить не могла, что после часто буду сталкиваться с этим лейтенантом. Я все еще надеялась на чью-то помощь. Поэтому не могла ничего возразить, когда армяне увозили нас. Я склонила голову перед своей судьбой, смирилась ней. Я не проронила ни слезинки, стояла как окаменевшая. Гюльджахан напротив, рыдала, металась между маминым телом и лежавшим в крови Кянаном, А офицеры, застегивая свои ремни, издевательски смеялись, словно успокоившись после всего содеянного…

Один из офицеров, тостопузый, с типичным армянским носом-кажется он был старше того, который показал на меня – сильно разозлился на Гюльджахан. Даже навел на нее автомат. Однако первый офицер снова сказал что-то по армянски. И громко захохотав, тот опустил автомат. Подталкивая в спину, солдат вывел нас из дома. Гюльджахан сотротивляляась, и они вышвырнули ее из дома, ударив дулом автомата. Только тут я наконец ясно поняла, что должна защитить сестру, что я нужна ей. Я подняла Гюльджахан, упавшую лицом на ступеньки, прижала к себе. Нас так и выволокли из дома… Из того самого дома, который мы только начали обживать, и с которым едва успели сродниться. Выволокли босыми, полураздетыми…

В ту ночь я подумала, что сам Аллах отвернулся от нас. И не только от нас – от самой природы. Сопровождавший нас солдат знал азербайджанский язык, и постоянно повторял: «Вам и этого мало. Вы еще увидите что сделает с вами Сафарян. Хорошо что у вас есть красота, иначе вас тоже отправили бы в ад. Благодарите вашего мусульманского Аллаха».

Услышав эти слова, я впервые в жизни подумала о том, что моя красота может помочь мне именно таким способом. И я возненавидела свою красоту, которой когда-то гордилась. Ту самую красоту, которая со временем должна была спасти меня.

5.

ДЕНЬ, КОГДА НАШЕЛСЯ ДНЕВНИК