Следом за весной (СИ)

Самое забавное — пусть они и были временами года, но, по факту, никакой реальной власти у них не было. Им просто раздали артефакты, показали, как с помощью магии создавать холод, выращивать растения и всякую другую мелочь. Только за эмоциями приходилось следить. Нельзя выходить из равновесия, иначе одно время года может задеть другое. Говорили, такое случалось и с более опытными людьми. Какой-нибудь Декабрь впадёт в депрессию — так она аж до февраля протянется, и весну заденет. А люди потом снегу в апреле удивляются. Январь усмехнулся: вот Марту с его хладнокровием это точно не грозит. Не из-за него ведь зима грозит захватить заодно и всю весну. Из-за Января и его глупой ревности.

А он, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, стоял сейчас прямо на границе, там, где времена года соприкасались друг с другом. Короткий луч мазнул по глади озера, вырвавшись откуда-то сверху. Январь прищурился: здесь, конечно, был барьер, но иногда он пропускал настоящие лучи. Так-то, по идее, солнце здесь было своё собственное, только вот Январю все чаще казалось, что оно какое-то не то чтобы ненастоящее, а… зимнее. Странно звучит, особенно для представителя самого первого зимнего месяца в году, но солнце вверху светит, но не греет — точь-в-точь искусственное. Зима должна была уступить место весне, но холода все тянулись и тянулись, хватали деревья своими щупальцами. Январь прекрасно знал, что жил из-за него. Из-за чёртового скребшегося под рёбрами желания однажды погулять с Апрель, пригласить на дурацкий танец и увидеть на её лице улыбку — такую, будто она стала королевой очередного бала.

Январь перевёл взгляд на гладь озера, от его манипуляций чуть подёрнувшееся льдом у самого края. Вот бы заморозить здесь все полностью, а потом устроить грандиозный забег на коньках! И обязательно пригласить Апрель: ей такие забавы нравятся. Правда, тогда придётся терпеть рядом этого заносчивого Марта. Он ведь не допустит, чтобы его девушка забавлялась с каким-то глупым озорником, у которого одни снежинки на уме. А ведь все могло быть иначе. Январь опоздал на каких-то пару часов. Потому и чувствует что-то странное, когда смотрит на Апрель: бывает, вроде бы весна, а кажется, будто вьюга никак не прекратится.

Она всегда была такая — живая, непосредственная, яркая-яркая, причём настолько, что легко могла бы затмить любой из месяцев лета. Пускай Июнь, Июль и Август наряжаются в лучшие платья, укрываются бархатом зеленой листвы, но с Апрель им не сравниться. Она красива совершенно непередаваемой красотой. Она не кричит, не бьется, не выставляет себя напоказ и, кажется, даже не подозревает, что прекрасна. А Март принимает всё, как должное.

При упоминании Марта в сердце словно дёрнули невидимый крючок, и Январь зашипел, стиснув зубы. Пальцы непроизвольно сцепились на посохе. Этот выпендрежник Март все время рядом с ней. Холёный, симпатичный и вечно одёргивающий одежду, он криво улыбался каждый раз, стоило поймать его взгляд, и с нарочитой небрежностью обнимал Апрель за талию. Гад. Январь относился к нему подозрительно, но сам не мог понять, почему. Уж слишком Март правильный. До тошноты. И когда обнимает Апрель, так цепко стискивает её в объятиях, будто сейчас раздавит.

Январь с досады фыркнул и отбросил посох в сторону, пару раз взмахнув им напоследок. С кончика сорвалось несколько ледяных искр, и они, шипя, перекинулись на водоем, в мгновение ока разрастаясь до полупрозрачных сфер. К черту. Что лучше всего помогает разогнать грусть? Правильно, движение. А Январь обожал кататься на скейте и попутно замораживать все вокруг.

Чтобы материализовать в руке транспортное средство, потребовалась лишь пара секунд. Раз. Одно движение — и вверх взмыла волна, что тут же покрылась ледяной корочкой. Два — и перед Январем спиралью закручивалась вода, застывала в полете, роняла ледяные крошки. Три — при очередном стремительном рывке Январь едва не потерял равновесие, но в последний момент удержался, сцепив зубы. Перспектива возможного падения его нисколько не пугала, наоборот: чем сильнее бурлил адреналин в крови, чем громче свистел в ушах ветер, тем легче и беззаботнее становилось дышать. А еще — думать.