Следопыт

Асиендадо21 был мужчина высокого роста, пожилой, насколько вообще можно судить о возрасте индейца, переступившего границу пятидесяти лет, сухой и прямой, как копье. Его низкий и узкий лоб, маленькие глаза под густыми, нависшими бровями черные, блестящие, живые, с умным и проницательным выражением, придавали какую-то особенность его лицу; тонкий орлиный нос с подвижными ноздрями, довольно большой рот с толстыми, мясистыми губами и двойным рядом крупных белых зубов, острых и блестящих, как зубы грызунов, имели нечто хищное, а лицо его совершенно безусое и безбородое, с выдающимися скулами и широким, немного плоским подбородком дышало удивительной энергией и смелостью. Густые пряди совершенно прямых, лоснящихся, иссиня-черных волос обрамляли это своеобразное медно-красное лицо, сразу поражавшее того, кто его видел в первый раз, выражением кротости, сильной воли и какой-то мечтательной задумчивости. Вопреки его уже немолодому возрасту, горячность темперамента ясно проглядывала сквозь сдержанность его обычного обращения. С первого взгляда было видно, что этот человек еще не утратил молодой силы, ловкости, гибкости и проворства движений. Общее впечатление, производимое наружностью этого человека, было скорее симпатичное и располагающее в его пользу. Звали его дон Порфирио Сандос.

Обведя несколько раз вокруг себя блуждающим взглядом, больной прошептал едва внятно:

— Пить!

— Он спасен! — воскликнул доктор, поспешив подать ему питье.

— Ну, слава Богу! — прошептал асиендадо.

Пепе и Лукас Мендес опустились на колени у постели больного и воздали горячую благодарность Богу.

Сделав несколько глотков, дон Торрибио опять закрыл глаза и почти тотчас же заснул. Когда он опять пробудился, то почувствовал себя как будто посвежевшим, более спокойным и не столь утомленным, но до крайности слабым.

Была ночь; у его изголовья сидели двое его верных слуг; он узнал их и, улыбаясь, протянул им руку, чтобы выразить свою.

— Кажется, я был сильно болен? — спросил он у Пепе Ортиса.

— Вы чуть не умерли, mi amo! — с грустью ответил молодой человек.

— О, что ты говоришь, брат?! Неужели я был так близок к смерти?

— Да, пятьдесят один день вы находились в самом ужаснейшем бреду, в горячке, припадки которой были порой так сильны, что мы с Лукасом Мендесом с трудом удерживали вас, чтобы вы не разбили себе голову о стену!

Но этот благородный молодой человек не рассказал брату, с какой самоотверженностью и преданностью он ухаживал за ним, скольких, почти нечеловеческих усилий, мужества и терпения ему стоило перенести и доставить одному, без всякой посторонней помощи, из самой чащи дремучего, девственного леса до асиенды дель-Пальмар своего умирающего брата. Ведь потребовалось пройти около ста миль. Без всяких перевязочных средств, один, ухаживая за больным, как умел и как мог, охотясь, чтобы доставить себе пропитание, не останавливаясь ни перед каким препятствием, прорубая дорогу топором в этих дебрях, доступных только диким зверям, — он заботился о жизни брата. За два дня до прибытия на асиенду дель-Пальмар к нему на помощь подоспел Лукас Мендес. Это было спасением: Пепе чувствовал, что силы ему начинают изменять. Он был уже двадцать два дня в дороге, не зная отдыха ни днем, ни ночью, в постоянной тревоге за брата.

— Где мы находимся, Пепе? — спросил дон Торрибио.

— Между Хопори и Тубаком, почти у подножия Сьерры-де-Пахаррос!

— Неужели так далеко? — прошептал больной.

— Не оставаться же нам было на том месте?!

— Да, да, конечно… я сам не знаю, что говорю! Как называется эта местность, где мы теперь находимся?

— Это асиенда дель-Пальмар, одна из самых значительных во всей Соноре.

— А давно мы здесь?

— Да уже тридцать три дня!

— Уж так давно! Что же должен обо мне думать почтенный владелец этой асиенды, так радушно открывший нам двери своего дома?..

— Он рад, что нам удалось спасти вас! Доктор Мартино считает ваше выздоровление чудом; он несколько раз говорил нам, что, если бы не кровь, так сильно хлынувшая у вас тогда, вы могли умереть.

— А кто этот доктор Мартино?

— Это здешняя знаменитость, врач француз, ухаживавший за вами, как за родным сыном!

— О, я должен его отблагодарить!

— Вы скоро увидите и его и владельца асиенды. Он удивительный человек — так нежен, заботлив и предусмотрителен!

— Какой же я неблагодарный! Я даже не спросил его имени!

— Зовут его дон Порфирио Сандос.

— Что? Дон Порфирио Сандос?! — воскликнул молодой человек. — Неужели?!

— Да!

— О, в таком случае я хочу!..

В этот момент дверь комнаты тихонько отворилась, и на пороге показался сам дон Порфирио с приветливой, ласковой улыбкой.

— Замолчите! — сказал он, прикладывая палец к губам. — Вы слишком много говорите для больного, дорогой гость мой; довольно того, что вы теперь знаете, что сам Господь привел вас сюда, а когда вы совсем поправитесь, и силы вернутся к вам, тогда мы поговорим, сколько вам будет угодно. До тех пор потерпите немного, а, главное, берегите себя, не утомляйтесь, не говорите много; доктор Мартино предписывает полный покой!