Следопыт (ЛП)

Подошла медсестра. Я увидел, как загорелись глаза Стива. Они следили за каждым ее движением. Теперь я понял. Я точно знал, почему здесь был именно Стив, а не кто-то другой. Медсестры.

Я увидел, как медсестра начала срезать с меня одежду, используя для этого ножницы. Моя форма была порвана и пропитаны грязью, кровью и дерьмом, и она выбросила то, что от нее осталось, в мешок для мусора, стоявший рядом с ней. Она добралась до моих штанов, и мне удалось подать сигнал, что я хочу, чтобы она остановилась.

Она приподняла кислородную маску, чтобы я мог говорить.

— В меня стреляли … Несколько дней назад … Через штаны.

Мне удалось дать ей понять, что я хочу оставить брюки себе. Каким-то образом, несмотря на полный бардак, в котором я находился, это было важно для меня. Это было единственное, что осталось у меня на память о миссии всей моей жизни, о самоубийственном бегстве на юг из Калат — Сикара, плюс к поясу была пришита моя шелковая карта побега.

Я попросил ее отдать их Стиву на хранение. Сделав это, я понял, что он меня не слушает. Он смотрел ей в лицо своим самым соблазнительным взглядом, говорящим «доверься мне и ложись в постель». Вот ублюдок.

Каким-то образом я просто знал, что больше никогда не увижу эти штаны. Если бы Трики был здесь, я бы поспорил на свою жизнь, что он вернул бы их домой с войны ради меня. Но не Стив. Он был там только ради одного — женщин. Я не держал на него зла. Он был тем, кем был. Как только медсестра ушла, Стив решил, что может уделить мне немного внимания.

Он неловко пожал плечами.

— Приятель, мне чертовски жаль, что я перевернул машину. Я не видел …

Я заставил его замолчать взмахом руки и жестом пригласил подойти ближе. Он приблизил свое лицо к моему.

— Это не твоя вина, приятель, — пробормотал я. — Мы оба пропустили обрыв. Никто не виноват. Ну, как там медсестры, ты, пижонский ублюдок?

Пара специалистов пришли поговорить со мной. Они объяснили, что они хирурги-травматологи, работающие здесь как резервисты Территориальной Армии. Они сказали мне, что я вернусь в Великобританию через двенадцать часов. Мои легкие были полны крови и воды, так что мне приходилось дышать кислородом. Они были здесь, чтобы откачать жидкость из полости моего легкого. Они вставили мне под правую подмышку какое-то большое игольчатое устройство и объяснили, что вода и кровь со временем откачаются.

Проходили часы. Меня поместили в какой-то кокон. Я вообще не мог пошевелиться. Там было действительно уютно и тепло. Я догадался, что у меня много сломанных костей, отсюда и вся эта амортизация. Меня отправили на аэродром. Мы немного поболтались там. Слышался визг и завывание взлетающих и садящихся реактивных самолетов. Я убивал время, наблюдая, как Стив очаровывает медсестер и подшучивает над ними. Наконец, мы начали подниматься на борт военного самолета со снятыми сиденьями.

Мне не нужно было шевелить ни единым мускулом, и это было здорово, потому что я не мог. Меня положили на носилки с прикрепленными к ним трубками, пакетами и капельницами. Со мной были две медсестры, и они присматривали за мной, пока мы не доберемся до Великобритании. Стив ушел, напоследок пошутив и посмеявшись надо мной, а также сказав несколько комплиментов медсестрам. Мне показалось, что я видел, как клочок бумаги переходил из рук в руки. Номера телефонов. Скользкий тип.

Мы взлетели, и я погрузился в мертвецкий сон.

Я пришел в себя, лежа на койке в больнице Тонтон. Я находился в задней части палаты, и мое тело было утыкано трубками и иглами. Я испытывал, мягко говоря, некоторый культурный шок. Я был отнесен к категории ОСР (очень серьезно ранен), поэтому они решили поместить меня в палату для престарелых и умирающих. Средний возраст, должно быть, был семьдесят пять с лишним.

Менее двадцати четырех часов назад я был в Ираке, выполняя свою вторую миссию в тылу врага. Я был там со своими товарищами, сражаясь за свою жизнь. Теперь я был раздавлен нашим «Лендровером», так что моя война закончилась, и меня поместили в палату с теми, кто был при смерти. Я решил, что они поместили меня сюда, потому что мой прогноз был таким же.

Подошла симпатичная молодая медсестра. Она присела на мою кровать и спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Я начал плакать. Я не знал, почему и зачем, но я не мог сдержать слез. Она обняла меня и сказала, что все будет хорошо. От нее приятно пахло. Ее кожа была мягкой. Я потерял сознание в ее объятиях.

Когда я снова проснулся, моя мать была рядом. Я испытал огромное чувство облегчения при одном только ее виде. Я знал, что она разберется во всем этом и разберется с этим дерьмом. И действительно, она перевела меня в отдельную палату, где я мог побыть наедине со своей капельницей с морфием, своим одурманенным мозгом и своими мрачными мыслями.