Следопыт Урала

В середине дня остановились, даже выносливые проводники выбились из сил. Нужно было что-то предпринимать. Но что? Оставалось два пути. Первый — забить оленуху, напиться теплой крови, наесться мяса и, отдохнув, продолжать путь. Второй — дать отдохнуть оленухе, отправить на ней одного из проводников, а остальным ожидать помощи...

Первый выход был заманчив, но Василий Зуев выбрал все-таки второй. Сутки кормили оленуху. На другой день Степан запряг ее в сани, с которых сбросили все. Василий, Никифор и второй проводник улеглись в яме, вырытой вчера, укрылись. Степан махнул остающимся рукой и, крикнув на оленуху, побежал вперед, держась за легкие сани. Николай, привязав к шесту обрывок шкуры, установил около ямы: потом легче найти.

По тундре мела тихая поземка и медленно заносила снегом яму. В сумрачной мгле только обрывок меха метался на шесте. Миновало два дня с тех пор, как уехал Степан. Николай спал. Василий и Никифор впали в полубредовое состояние. Они потеряли ощущение голода. Приходя в сознание, с трудом узнавали друг друга.

— Ну, отходим, Федорович.. — пересохшими губами едва внятно прошептал Никифор. — Прощай, брат. Прости, ежели что...

— Ничего, Никифор, перетерпится, мы еще с тобой... — на продолжение разговора у Василия не хватило сил. Он слабо сжал малопослушными пальцами руку своего друга и товарища.

А по тундре все мела и мела злая поземка. И вдруг из снежного тумана вырвалось несколько оленьих упряжек, раздались выкрики. Сани, резко заторможенные, остановились около шеста с меховым «махалом». С саней соскочили люди. Одни взялись расставлять чум, другие разжигать нерпичий жир в жаровне, а третьи разрывать снег. И вот оттуда вытащили трех обессиленных, полузамерзших путешественников. Под ударом ножа на снег рухнул олень. Из перерезанного горла в подставленную чашку била пенистая горячая кровь. Ею и стали поить спасенных. Она разлилась согревающим огнем по всему телу. Василий и Никифор окончательно пришли в себя. Через несколько часов сани быстро неслись в сторону Обдорска.

ПОД СВИСТ КНУТА

1

Лихая ямщицкая тройка, взметая снег, с раската внеслась в крепостные ворота Красноярска. Этот город был центром уезда, простиравшегося на шестьсот верст в окружности. Не одно европейское государство легко бы разместилось на его обширной территории.

Караульный солдат, стоявший в воротах, наклонился над кошевкой, чтобы проверить подорожную, и вдруг резко отпрянул в сторону. Кошевка пронеслась мимо, а солдат все еще озадаченно смотрел ей вслед.

— Чего там, Ерофеич? — спросил его другой солдат, стоявший на смотровой вышке.

— Чисто наваждение...

— Да чего?

— В кошевке-то рядом с барином... медведь...

— Ну?

— Вот те крест. Да и медведь-то весь белый...

— Чудят баре, где только белого медведя достали? А в это время кошевка подкатила к бревенчатому дому. На крыльце появился Василий Зуев вместе с подросшим Снежком. Поручив Снежка Ксенофонту, приехавшему в Красноярск на сутки раньше, Зуев прошел к Палласу для доклада об окончании северной экспедиции. Беседовали долго. Паллас основательно расспросил Зуева о поездке. Но вот профессор чего-то замялся, недовольно нахмурился и спросил по-русски:

— А где ко́зак?

— Какой ко́зак, герр профессор?

— Тот, который ездил с вами.

— А Никифор! Задержался в пути. Сани сломались. Остались на день подремонтировать. Завтра к вечеру приедут. А что?

— С вами будет разговаривать здешний воевода. Ваш ко́зак — бунтовщик, его будут брать тюрьма. Но это к нашей науке значения не имеет. Завтра вы расскажете градоначальник на его вопрос, а потом мы будем смотреть ваш привезенный коллекций. Очень хорошо, что вы привезли этот белый северный медведь. Он еще никем не описан. А сейчас отдыхать. Гутен нахт!

— Гутен нахт, герр профессор, — пробормотал Василий, ошеломленный сообщением профессора. Никифора в тюрьму? Новое дело! Нет, надо как-то помешать этому.

2

Зимние сумерки загустели рано. Не ощущая холода, несмотря на распахнутый полушубок, Василий стоял на крыльце в тяжелом раздумье. Вдруг кто-то опустил ему руку на плечо. Зуев поднял голову и увидел Ксенофонта.

— Тебе чего?

— Василий Федорович! Да очнитесь вы, Никифора-то спасать надо.

— Да, да, — приходя в себя, ответил Василий, — мне сейчас профессор говорил что-то, да я не понял. Завтра к воеводе надо.

— Я все узнал. Писарь у меня тут в канцелярии деревенский, в рекруты взят. Через него и узнал. Брат и отец Никифора у себя на Яике против старшин да дворян пошли, атаманами были. Никифор-то тоже, говорят, неблагонадежный был, потому с нами на край света и попал. Ему сейчас плохо будет. Сказнят или на вечную каторгу. Помочь ему надо, предупредить, пусть бежит...

— Да, пусть бежит, я сам навстречу поеду.

— Да, вам удобней. Больше некому. Я сейчас вам и лошадь заседлаю, деньги у меня кое-какие есть. А вы лучше к дому своему не подходите. Пусть думают, что вы у профессора задержались. Постойте тут за сараем, я скоро.

Через десять минут Василий верхом на лошади скакал в черную ночную степь.