Читаем Следопыты полностью

- В чем дело? - спросил он. - Кто здесь?

Узнав в подошедшем командира медсанбата, дежурный доложил:

- Товарищ майор медицинской службы, приехал подполковник из штаба фронта. Пленным интересуется.

- Мне нужно пяток минут поговорить с ним, - подтвердил подполковник. - А потом попрошу вас подбросить меня в штаб дивизии или связать по телефону с генералом Чернядьевым. И о часовом позаботьтесь.

Командир медсанбата молча проверил документы прибывшего, затем, скользнув по его лицу лучом карманного фонаря, сказал:

- Хорошо. Можете пройти к пленному. Поговорите и заходите в штаб. Там решим, как быть.

Старший лейтенант медслужбы Скворцов ввел подполковника в бревенчатый домик. На небольшой железной печурке стояла лампа, бросая тусклый свет на нары, застланные поверх толстого слоя мелких еловых веток простынями. В углу нар, накрывшись одеялом, спал человек. У печурки сидел пожилой солдат-санитар и строгал перочинным ножом палку.

- Оставьте нас наедине, - небрежно бросил подполковник.

Дежурный кивнул санитару головой в сторону дверей. Тот взял винтовку, стоявшую у печки, и вышел.

- Я буду по соседству, - сказал Скворцов подполковнику и тоже хлопнул дверью.

Майор медицинской службы Гуляев зашел в свой кабинет - небольшую комнату в таком же бревенчатом доме - и в раздумье остановился у стола. Его немолодое усталое лицо, круглое, с чуть обвисшими щеками и темными кругами под глазами, было нахмуренным. Какое-то смутное беспокойство тревожило Гуляева. Ему казалось, что он должен был что-то сделать сейчас важное и неотложное, но не сделал. Мысли навязчиво блуждали вокруг прибывшего подполковника. "Что за тон разговора? - недоумевал Гуляев. Покрикивает даже..."

Прошло еще пять-семь минут. Чувство беспокойства не оставляло Гуляева. Наконец он собрался с мыслями:

"Почему, собственно, я должен решать, кто может, а кто не может допрашивать пленного? Это непорядок! Мое дело обеспечить лечение. А все прочее..." И майор решительно снял телефонную трубку.

Через минуту он докладывал начальнику штаба дивизии. В ответ услышал резкое и повелительное:

- Арестовать немедленно!..

Майор медслужбы Гуляев бросился к двери.

Подсвечивая фонариком, торопливо бежал по знакомой дорожке. Вот и сруб, в котором лежит раненый немецкий лейтенант. Вокруг - ни души. Только чуть в стороне, где располагается транспортный взвод, слышится чья-то песня.

Вдруг из дверей бревенчатого дома навстречу Гуляеву вырвался солдат-санитар.

- Сюда! Сюда! - задыхаясь, крикнул он. - Убил, убил его!..

Гуляев резко распахнул дверь и остановился на пороге. Подполковника в комнате не было.

Лейтенант Ганс Финке хрипел. На его губах пузырилась красная пена. Беспомощно хватаясь руками за грудь, в которой торчал глубоко вонзенный нож, Финке шептал:

- Герлиц... Карл Герлиц... убийца...

Прибежал дежурный Скворцов.

- Объявите тревогу! - приказал ему Гуляев. - Нужно поймать этого мерзавца.

Кажется, что самолет стоит на месте. Только изредка чуть встряхнет его, точно на выбоине, и опять монотонно жужжат моторы, опять состояние покоя и неподвижности. Но Платонов, прильнув к окошку кабины, видит своим острым глазом: далеко внизу, где утонула в ночном сумраке земля, проплывает, тускло поблескивая, река Пола. Заметно и приближение линии фронта. Впереди, куда держит курс самолет, то там, то здесь раздвигают темноту красные всполохи - это бьют батареи. Откуда-то из глубины, точно из недр самой земли, время от времени вырываются белые и красные светлячки и, описывая в ночном небе кривую, исчезают. Иногда заметна вспышка в том месте, куда падает светлячок, и кажется, что он разбивается о что-то твердое, разбрызгивая сотни искр. Это трассирующие снаряды. С высоты чудится, что летят снаряды очень медленно и нисколько не опасны.

Платонов отрывается от окошка и окидывает внимательным взглядом солдат своего отделения. Даже при тусклом освещении заметна сосредоточенность на их лицах: всем им, кроме шустрого молодого паренька Курочкина, приданного отделению радиста, впервые приходится выбрасываться в тылу врага с парашютами.

Вспоминается минувший день - хлопотливый и напряженный. Разведчиков тщательно инструктировали, как пользоваться парашютом, потом предложили сделать по одному пробному прыжку. Петр Скиба отказался! "Я лишний раз рисковать не хочу", - заявил он. Разведчики подсмеивались над Петром, а новичок Евгений Фомушкин, которого только вчера перевели в отделение из саперной роты по ходатайству лейтенанта Сухова, начал упрашивать инструктировавшего их капитана разрешить ему прыгнуть дважды - за себя и за Скибу. Капитан отказал, а Скибу несколько раз заставил повторить, как и когда дергать за вытяжное кольцо парашюта, как разворачиваться по ветру, держать ноги при толчке о землю...

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотечка военных приключений

Большой горизонт
Большой горизонт

Повесть "Большой горизонт" посвящена боевым будням морских пограничников Курильских островов. В основу сюжета положены действительные события. Суровая служба на границе, дружный коллектив моряков, славные боевые традиции помогают герою повести Алексею Кирьянову вырасти в отличного пограничника, открывают перед ним большие горизонты в жизни.Лев Александрович Линьков родился в 1908 году в Казани, в семье учителя. Работал на заводе, затем в редакции газеты "Комсомольская правда". В 1941-51 годах служил в пограничных войсках. Член КПСС.В 1938 году по сценарию Льва Линькова был поставлен художественный кинофильм "Морской пост". В 1940 году издана книга его рассказов "Следопыт". Повесть Л. Линькова "Капитан "Старой черепахи", вышедшая в 1948 году, неоднократно переиздавалась в нашей стране и странах народной демократии, была экранизирована на Одесской киностудии.В 1949-59 годах опубликованы его книги: "Источник жизни", "Свидетель с заставы № 3", "Отважные сердца", "У заставы".

Лев Александрович Линьков

Приключения / Прочие приключения

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное