Следовать новым курсом

С рассветом шторм поутих до свежего ветра. Волнение – короткое, злое волнение, столь характерное для Северного моря, – никуда не делось и продолжало терзать измученные корабли. С мостика «Клеопатры» открылось невесёлое зрелище: «Генерал-адмирал» плетётся на своём месте в ордере и дым валит прямо из палубы. Как выяснилось, не выдержав качки, стали один за другим рваться цепные бакштаги, удерживающие дымовую трубу, и та в конце концов повалилась на левый борт, смяв вентиляторные кожуха. Командир корабля капитан первого ранга Серков, не видя иного выхода, велел обрубить удерживающие трубу цепи, и та улетела за борт, больше не нанеся вреда. Но этим потери от штормовой ночи не ограничились. Повалишин, внимательно рассматривавший «инвалида» в бинокль, обнаружил, что у фрегата вовсе нет утлегаря; минуту спустя он обнаружился волочащимся в воде вдоль корпуса, и обломки эти с каждым ударом волны молотились в обшивку.

Барометр меж тем продолжал падать. Около полудня ветер зашёл к норд-осту, качка усилилась. Крен достигал уже сорока градусов. К пятой склянке с «Генерал-адмирала» просемафорили просьбу ещё сбавить ход – у четырёх из шести котлов срезало болты, скрепляющие их с фундаментами, и машинисты, надрываясь из последних сил в ходящей ходуном кочегарке, пытались исправить повреждения. Кроме того, обнаружилась течь по верхнему шельфу брони и обоим бортам выше стальной палубы. Фрегат принимал воду и уже еле полз; убедившись, что никакие принятые меры не дают результата, позволяющего поддерживать эскадренный ход хотя бы в шесть узлов, флагман скомандовал «Генерал-адмиралу» идти самостоятельно на ост, в шведский Гётеборг. Фрегат издал длинный прощальный гудок и выполнил поворот. Команды остающихся кораблей проводили его невесёлыми взглядами – суток не прошло, а в эскадре уже убыль! Флагман бодро отсемафорил: «Доложить о повреждениях» и «Держать ход в семь узлов». Качка поутихла, и форштевни, направленные на зюйд-вест-тень-вест, с шуршанием резали свинцовые волны.

Скверное это время – ноябрь в Северном море.

Северное море, 55° с. ш., 3° в. д.

…ноября 1878 г.

Доггер-банка (название происходит от староголландского dogge – «рыбачья лодка») – настоящая Мекка рыбаков восточного побережья Англии. Эта крупнейшая песчаная отмель всего Северного моря лежит в шестидесяти милях от британского берега и тянется на сто сорок пять миль с юга на север и на сорок с лишним – с запада на восток. Глубины здесь не превышают ста футов, на шестьдесят мельче, чем на окружающих отмелях. Здесь полно корма для сельди и трески, и неудивительно, что шхуны из Гулля, Гримсби, Скарборо, Шилдса круглый год устремляются к Доггер-банке и проводят здесь по нескольку суток, пока трюмы не наполнятся живым серебром, главным сокровищем этого неласкового моря.

Многие поколения пахарей моря забрасывали в здешних водах свои сети, собирая богатый урожай. Выловленные здесь треска и селёдка попадают на каждый стол старой доброй Англии, а заодно и половины Европы. Запаянные в жестяные банки, они расходятся по всему миру, и порой в тарелке британского, голландского, а то и китайского чиновника где-нибудь в Капской колонии, Батавии или на Формозе оказывается консервированная рыба, извлечённая из ячеек сети на палубе шхуны, промышлявшей на Доггер-банке.

Случалось здесь всякое. Шхуны сталкивались в темноте, опрокидывали лодки поменьше – когда ненароком, а когда и намеренно. Резали сети конкурентам. Схватывались на абордаж, пуская в ход рыбацкие ножи, когда заставали недругов за попыткой снять чужие снасти. Ругались до хрипоты, до зубовного скрежета, разбивали головы глиняными кружками в припортовых кабаках, поминая старые, ещё дедовские обиды.

Иностранцы тоже вносили посильную лепту – чего стоили хотя бы дюнкеркские корсары, терроризировавшие в семнадцатом веке рыбаков английского побережья!

Да много чего было. Но чтобы такое!..

Сначала прожектор вспыхнул на «Минине». На других кораблях ордера этих новомодных новинок не было, и с них стали запускать осветительные ракеты. Сигнальщики и вахтенные, полуослепшие от внезапного фейерверка, терялись. Между гребней волн им мерещились то ли рыбацкие лодки, то ли паровые катера, отчаянно дымящие своими трубами. Но ведь недаром вахтенные начальники грозились повыбивать зубы за невнимательность – неприятельский берег близко, иначе нельзя! Любой матрос на русских фрегатах знал о подвигах дунайских, балтийских, черноморских миноносок. А если и их сейчас вот так – миной под мидель?..

Отзываясь на панические рапорты, засвистали боцманские дудки, вызывая прислугу к лёгким орудиям. Первым открыл огонь «Минин» – и шёл вперёд, обшаривая волны лучами прожекторов, изрыгая во все стороны сталь, свинец, смерть. Наводчики и комендоры ровно ничего не видели в свистопляске гребней волн, теней, отсветов догорающих над головами ракет, и палили в любой померещившийся им тёмный предмет. И как только не побили друг друга в этой сумятице – остаётся только гадать…