Следовать новым курсом

Эскадра выстроилась двумя дугами. Та, что поменьше, состоящая из «Клеопатры», «Яхонта» и «Скомороха», встала на бочках между островными батареями и острым мысом на слиянии Гудзона и Ист-Ривер. По другую сторону губернаторского острова вытянулись выгнутой в сторону моря линией броненосные фрегаты – «Пожарский», «Герцог Эдинбургский» и флагманский «Минин». Офицеры «Клеопатры», наслаждающиеся променадом на шканцах, видели их стеньги за серыми каменными буханками фортов. С другой стороны вдоль набережных Нью-Йорка – частокол мачт, паутины снастей, перекрещенных реев, в которых едва угадываются контуры зданий. Над этим хаосом пялится в небо костистый шпиль евангелистского Тринити-Чёрч и высятся облепленные строительными лесами опоры Бруклинского моста, похожие на гротескно разросшиеся пилоны египетских храмов.

Сама же оконечность мыса, именуемого Бэттери-Парк (как любезно объяснил офицерам лоцман-американец), пестрела разноцветными палатками, зеленью, толпами нарядно одетых горожан, вышедших поглазеть на гостей из далёкой России. Чуть дальше, на фарватере Ист-Ривер, лениво дымил американский фрегат с безвольно повисшим на кормовом флагштоке звёздно-полосатым полотнищем. За ним угадывался едва возвышающийся над уровнем воды клёпаный железный плот – монитор.

Над волнами разливался бодрый марш – военный оркестр и хор на набережной Бэттери-Парка старались вовсю.

– О чём поют, Геннадий Семёныч? – спросил мичман. После инцидента в кают-компании он при всяком удобном случае обращался к старшему офицеру. Тот с удовольствием выполнял роль наставника, не давая ученику ни малейшего спуску.

– Так вы, значит, и на занятиях по английскому баклуши били? Хорош гардемарин, нечего сказать…

Мичман потупился.

– Так ведь музыка… шумно. Не разобрать!

– Учите, юноша, учите. К нам на борт наверняка кто-нибудь из их офицеров попросится на всю кампанию – вот вам и практика. Наука на вороту не виснет, а языки – так и в особенности. А поют они примерно следующее…

Он прислушался и пропел несколько строчек, не попадая в несущуюся с берега мелодию:

Тело Джона Брауна – во мраке гробовом,
Тело Джона Брауна – во мраке гробовом,
Тело Джона Брауна лежит в земле сырой,
Но душа зовет нас в бой!..

– Джон Браун – это кто? – спросил мичман. – Какой-то их полководец, генерал?

Взгляд, брошенный старшим офицером на собеседника, был красноречивым донельзя.

– Джон Браун, – со вздохом обречённости начал старший офицер, – это никакой не генерал и даже не военный. Хотя воинственностью он отличался изрядной – одним из первых собрал вооружённый отряд колонистов, чтобы бороться против рабовладения в штате Канзас. После налёта на арсенал его схватили и повесили, после чего северяне, его единомышленники, сделали из Джона Брауна настоящую икону аболиционистов. Аболиционисты, – пояснил он после недолгой паузы, – это белые американцы, противники рабства.

Мичман потерянно кивнул. Ему остро захотелось провалиться сквозь доски палубы. А может, и не одной палубы, а сразу двух – и задержаться только на выпуклой черепаховой броне, защищающей сверху подводную часть «Клеопатры».

– А знаете, что самое забавное? – продолжал старший офицер, не заметивший душевных терзаний своего подопечного. – Ту же самую песню охотно пели и по другую сторону фронта, у конфедератов. Разумеется, с другими словами. Вот, примерно так:

Джонни Брауна повесим мы
На яблоне сырой,
И пускай свою команду он потянет за собой!
И пусть тело Эндрю Джексона лежит в земле сырой,
Но душа зовет нас в бой!

– Да, забавно… – кивнул мичман.

– А вы что хотели, батенька? Гражданская война – она такая… По обе стороны сражаются вчерашние соседи, если не родственники. Вполне естественно, что и музыкальные пристрастия у них схожие.

По палубе разнеслись заливистые трели боцманских дудок. Старший офицер встрепенулся.

– Свистают к построению. Это, надо думать, перед увольнением на берег Иван Фёдорыч намерен самолично напутствовать наших чудо-богатырей, чтобы на радостях не разнесли Новый Йорк вдребезги. Пойдёмте-ка и мы, негоже запаздывать…

– …Здесь полно бандитов, мошенников и прочих лихих людей. В иные кварталы даже полиция старается не заходить. До перестрелок дело доходило, до уличных боёв, особенно когда власти стали силой набирать рекрутов в армию северян по бедным кварталам.

– Чисто как у нас на Хитровке, – шепнул соседу матрос в первом ряду, судя по «акающему» выговору, родом из Первопрестольной. – Туда тоже окромя тамошнего околоточного никто заходить не решается.

И немедленно заработал тычок кулаком в рёбра от стоящего рядом кондуктора: «Не болтать в строю, лярва худая!» От Повалишина мимолётный непорядок не укрылся – он смерил виновника ледяным взглядом, отчего тот словно усох, и продолжил: