Следователь, Демон и Колдун

— …были уничтожены. Да, да, эту версию активно продвигали в массы атаманы Большой революции, которая, вроде как, снесла Квадриптих и ликвидировала власть колдунов. Но это враньё, как, впрочем, и абсолютно любые легенды абсолютно любой революции. Когда Мерлин, Моргана, Хаттаб и Альхазред свалили по своим особо важным делам, власть перешла к научной когорте Мерлина, в задачи которой, помимо всего прочего, входило также изображать Квадриптих. Ну, все эти двойники, заранее написанные указы… да вы и сами знаете, чего я вам буду историю колдовства второго курса пересказывать. Какое-то время всё катилось по инерции, но научная когорта сама по себе просуществовала недолго. Она состояла, главным образом, из стариков, а старики не вечны. Это молодёжь твёрдо знает, что будет жить тысячу лет, и перевернёт мир… В общем, как только обман Мерлина раскрылся, в Башне немедленно началась грызня за власть. Оставшиеся члены когорты не стали закручивать гайки — они просто упаковали чемоданы, и свалили восвояси. Как писал в своих записках один из приближенных к Мерлину академиков магистр Курасао, «…ничуть не жалею, что провожу свои последние дни на маленьком острове в Тихом океане окружённый зарослями душистых конопляных кустов, а не среди оглоедов, которые не умеют рассчитать элементарный блиц, но метят на трон». Ну, дальше вы, думаю, знаете: Второй Квадриптих, Третий Квадриптих — вот это всё… Так вот: хотя большая часть научной документации Башни осталась в надёжных хранилищах, данные экспериментов, служебные записки, отчёты лаборантов — такие горы бумаг просто невозможно было спрятать, а уничтожать их никто не думал. После начала эпохи борьбы за власть научный сектор деградировал с поразительной быстротой: всего тридцать лет понадобилось для того, чтобы государство запускавшее космические аппараты к звёздам превратилось в клептократическую помойку, которую, к счастью, сожгли на костре «запасные варианты» Первого Квадриптиха: их величества Фантик и Шарик, затем весьма ловко слив революционный актив в унитаз истории. А бумаги до сих пор валяются по всей Башне; никто из тех, кто резал друг друга в её тёмных коридорах, не то что не обращали внимания на эти тонны бесценных данных, но даже не могли понять, что это вообще такое. Проблема, однако, в том, что после революции Башня запечатала саму себя, включив какие-то системы защиты, и теперь попасть туда очень и очень трудно… А, может, оно и к лучшему, бес его разберёт. Мало ли, что можно найти в сейфах Мерлина — его научная когорта не знала берегов вообще: демонология, некромантия, эксперименты на людях…

— У вас тут, кстати, тоже довольно интересные книги на полочках-с…

— Такие же, как стоят на полочках в вашей родной Оливковой Ветви, господин Френн. Учебные материалы. Да, мы здесь используем труд автоматонов и труд некротов. Более того: труд автоматонов-некротов мы тоже используем. Сплавить мёртвую плоть с механизмом — каково, а? И это не садизм, не извращения больных на голову психопатов, которых вы ловите, это исследования, которые в перспективе подарят нам движущиеся протезы для инвалидов, искусственные кости, сердца… Мы тут наукой занимаемся, а не сшиваем некроморфов из кусков висельников украденных с кладбища в лунную ночь!

— И мы опять отвлеклись.

— А, точно… В общем, мы нашли документы из лабораторий «Локсли». Чаще всего это были обрывки, огрызки, но иногда попадались очень ценные куски информации. Узелок к узелку, кусочек к кусочку, и нам скоро стало понятно, что простым вмешательством в структуру ауры колдуна не сделаешь. Аура формирует тело, а тело генерирует ауру — такая вот лента Мёбиуса — но работать пришлось бы с обеих сторон сразу.

Князь на минуту прервался, задумчиво хлопнул коньяку (он пил его как воду, не морщась, и, похоже, не пьянея), вытер усы рукавом и задумчиво уставился в стену.

— В первую очередь нас поразило, насколько мягкими были сами процедуры. Инвазивных — минимум, в основном, алхимические добавки в пищу и тонкая работа с эфирными полями. Не думаю, что человек, подвергшийся подобной процедуре, вообще что-нибудь заметил бы. Но мы работали с животными. Большими, сильными, довольно сообразительными, но животными. И я никогда не забуду тот день, когда Номер Первый — вы с ним имели честь пообщаться — с дикими воплями проснулся в своей клетке. Он обрёл разум, господа, да, да… И в тот же миг едва не сбрендил. Оказывается, шок пробуждающегося сознания — та ещё экзекуция… Они быстро учились говорить. Язык жестов; их голосовой аппарат не был приспособлен к тому чтобы издавать звуки вообще, не говоря уже о какой-то там артикуляции, потом чтение… И в итоге мы поняли, что оказались в деликатном положении: у нас в клетках сидели разумные твари, у которых были к нам, своим создателям, серьёзные вопросы.

— И вы их отпустили.