Следователь и Демон [СИ]

— История Клерамбо, милый Гастон, отличается от прочих воистину графоманским пафосом и, скорее всего, придумана от начала и до конца. Но меня больше заинтересовал рассказ министра.

— Алексиса? А что с ним не так?

— История Рамбо, — Фигаро задумчиво посмотрел на клок пыльной паутины, плавно качающийся у резного потолка, — наиболее сильно отличается от всех прочих. Во-первых, она изобилует ненужными подробностями. Во-вторых — и это самое странное — Рамбо единственный, кто пытался привнести в свой рассказ долю юмора.

— И что это значит?

— Пока не знаю. Но прошу вас это отметить.

— Может, он врет? — Гастон шаркнул заслонкой на трубе.

— Не знаю, не знаю… Он выглядит напуганными и измученным, но он единственный, кто пытается это скрыть и даже пробует шутить. Может быть, это в его характере, а может быть, тут что-то другое — понятия не имею. Но взять ту же госпожу Воронцову. Ее рассказ сумбурный, рваный, но, без сомнения, искренний.

— Ах, Фигаро, — Гастон снял шляпу и принялся махать ей точно веером, раздувая огонь в камине, — вы плохо знаете женщин. Особенно богатых женщин. Они — мастера притворства, театралы. Все, что они говорят, вы можете смело делить на десять.

— Ну вы и скажете, Гастон… Но, предположим, вы в чем-то правы. Тогда возникает вопрос: зачем Мари выдумывать все это? Желание оказаться в центре внимания царственных особ? Этого добра ей хватает с головой. Стремление окунуться в тайну, стать частью загадочной и мрачной истории? Все может быть, но вспомните, как семь лет назад Воронцова покупала себе дом в Столице: она специально выбрала новостройку, в которой точно не было бы ни призраков, ни домовых. Она их боится. К тому же она лечится исключительно у алхимиков, избегая колдунов как огня, что тоже всем прекрасно известно. Мари, как и многие современные люди, опасается колдовства во всех его проявлениях. Есть даже слово для этого…

— Магикафобия, — подсказал Гастон.

— Вот-вот. Так что приехать сюда, в глушь, где соберутся люди, объединенные неведомым проклятьем и где, возможно, бродит существо, раздающее эти проклятия как шут конфеты… Нет, нет, это не в ее стиле.

— Но раньше-то она сюда ездила.

— Она могла и не знать про этого Менестреля. А вот как и когда… Это мы проверим обязательно. Завтра же я затребую у Малефруа гостевые книги за последние двадцать лет, и мы узнаем, кто из них сюда заезжал, когда и на какие сроки…

Он вскочил с кровати и принялся мерить комнату шагами.

— Идем дальше. Предположим, что призрак этого дудочника действительно существует и действительно как-то воздействует на этих людей — следователь ткнул пальцем в пол. —  Тогда выходит, что… Хм…

— Но вы же сами говорили, что призраки безвредны, —  заметил Гастон, аккуратно подкладывая в огонь тонкие щепки.

— Призраки — да. Но помимо призраков в нише бесплотных посмертных инкарнаций существуют и так называемые драугиры. Это, если хотите, отпечатки сознаний умерших людей, удерживаемые в оболочке могущественного проклятия и одержимые идеей вендетты…

— Они умею колдовать?

— Их способности весьма специфичны и, как правило, узконаправленны. Но я впервые слышу, чтобы драугир мстил столь неизбирательно.

— А, может, все-таки, избирательно? —  Гастон задумался. —  Может, есть что-то, что объединяет этих людей внизу?

Фигаро засмеялся.

— А вот теперь вы рассуждаете как настоящий следователь! Отлично, Гастон, отлично! Пройдемся по этому моменту. Пока нам известно лишь то, что все они, с их слов, бывали на Черных Прудах в разное время и — опять-таки с их слов — встретили здесь некое существо.

— Трое из них — государственные чиновники.

— Это-то как раз понятно, — Фигаро махнул рукой. — Пруды —отдых для  состоятельных господ; сапожники сюда не вхожи… Но мне интересно другое: в этих местах постоянно живет и работает более двухсот человек. Егеря, лесничие, слуги, клерки… Что же, никто из них, бродя по лесам, ни разу не столкнулся с этим… существом?

— Клерки не бродят по лесам, Фигаро… Но я понял, что вы имеете в виду. Действительно, забавно-с…

— Но вернемся к нашим потерпевшим. — Следователь подошел к разгоревшемуся камину и принялся греть руки. — Давайте временно допустим, что существо, обитающее в лесах — не выдумка, и что это действительно драугир. Тогда наиболее аутентичными сразу становятся два рассказа: история короля и история генерала.

— Почему?

— Потому что они наиболее точно описали именно встречу с драугиром. Всегда в отдалении, трудно различить черты, всегда некое действие, в нашем случае, игра на свирели, а затем — внезапное исчезновение. Всегда — рано утром или на закате. Однако наиболее тревожным выглядит сам факт кошмаров при отсутствии каких-либо наведенных проклятий. Это очень нехорошо, Гастон. Там, внизу, я не стал об этом говорить, но это, на самом деле, плохо.

— Объясните.

Следователь вздохнул. Подумал, подвинул к камину небольшое кресло с высокой спинкой, и сел, сложа руки на животе.