Следователь и Колдун

Он закрыл глаза и стал слушать как капли барабанят по стеклу. Где-то под полом шуршала мышь, и этот звук странным образом дополнял шум непогоды.

«Дождь за окном, — подумал следователь, — мыши под полом, нафталин в старых сундуках, стопки выцветших фотографий над каминами, сырость… Где-то когда-то это все уже было… И еще не раз будет…»

Он, кажется, все-таки задремал, или, точнее, провалился в странный полусон, где существовали только звуки: вот где-то хлопнул ставень, вот странный посвист, точно кто-то машет хлыстом, а вот — стук жестяных ведер и женские голоса. Все это сливалось в приятный бессмысленный шум, который прервал резкий хлопок двери.

«Опять», подумал следователь.

Он открыл глаза… и тут же понял, что в комнате что-то изменилось.

И как!

На пороге, покручивая пальцем ус, стоял, усмехаясь, комиссар Пфуй. А рядом с ним…

Фигаро не поверил своим глазам.

— Тетушка Марта! — охнул он, ошалело тряся головой, — но как?! Вы же… Вы же…

— Скажите спасибо вашему начальнику, Фигаро! — тетушка Марта отряхнула подол и строго посмотрела на следователя. — Который притащил меня сюда, надо полагать, колдовством, рассказав слезную историю, что с вами, мол, приключилась тяжелая хандра. С любезным комиссаром Пфуем мы поговорим чуть позже, а сейчас будьте так любезны объяснить мне, отчего у вас такой вид, словно вам сообщили, что вы неизлечимо больны?

— Болен, тетушка Марта, болен… — следователь слабо улыбнулся. — Просто до недавних пор сам не подозревал об этом. Вы не поверите, но еще три дня назад я был двадцатилетним парнем — колдовство, будь оно неладно! Теперь же, как видите, я вновь тот же дряхлый брюзга, которого вы знаете. С той лишь разницей, что теперь я понимаю одну простую вещь: да, я болен. И моя болезнь называется «возраст». Поверьте, я в полной мере чувствую все ее симптомы: спину ломит, хочется спать, тоска… И нет лекарства, понимаете? Вот что ужасно.

Тетушка Марта повернулась к Пфую и мотнула головой в сторону Фигаро.

— И давно он так?

— Почти двое суток. — Комиссар вздохнул. — И конца-краю этому не видно.

— Ясно. — Тетушка Марта покачала головой. — Сейчас будем лечить. Господин Андрэа, помогите-ка…

Только теперь следователь заметил две больших плетеных корзины прикрытые плотными крышками, стоявшие на полу у ног тетушки Марты.

«Это еще что?», слабо удивился он.

…А комната уже пришла в движение: комиссар подвинул к кровати Фигаро тяжелый стол на котором вполне можно было накрыть персон на десять, Качка мановением руки пролевитировал к столу четыре глубоких мягких кресла, а тетушка Марта с размаху бухнула на столешницу обе корзины и сняла с них крышки.

…Ароматы вырвавшиеся на свободу были настолько неописуемы, что желудок Фигаро, всегда живший отдельной жизнью, издал жалобный скулеж.

Еще бы!

Печеночный паштет с грибами в фарфоровой салатнице. Истекающие соком ребрышки, от которых во все стороны распространялись ароматы тудымских коптилен. Несколько горшочков, в недрах которых изнывали под картофельной шубой кусочки шашлыка в луковых кольцах. Огромный чан, полный рассыпчатой картошки, аккуратно разрезанной пополам и сжимающей в своих жарких объятиях тончайший нежный бекон. Бочковые огурчики переложенные долькам чеснока и сверкающие соленые помидоры в укропных зарослях. И, конечно же, две необъятных бутыли, в которых плескалось что-то ледяное, мутное, с одуряющим запахом корицы и лимона, ощущавшимся даже сквозь залитую сургучом пробку.

— Ну, — сказал комиссар, разливая божественный нектар в стаканы, — до дна!.. Я сказал, до дна, Фигаро! Я слежу, пострел ты эдакий!

Чудные дела: опрокинув в рот стакан ледяного пламени и захрумтев его ароматным огурчиком, следователь впился зубами в горячую как ад картофелину, блаженно застонав, когда вытопленный из бекона ароматный сок брызнул ему на язык… и тут внезапно увидел мучавшую его тоску со стороны. Жар и уют вспыхнули в комнате, и в их свете он увидел то, что все это время мучило его: темный комок, похожий на жирную Буку, мерно гложущую его сердце.

«Прочь пошла», сказал Фигаро.

И тоска, жалобно заскулив, бросилась наутек, уходя, прячась в самые дальние коридоры души, туда, куда солнце почти никогда не заглядывает, где лишь пыль и тени, среди которых гнездятся призраки прошлого и куда люди, слава Небесам, почти никогда не заглядывают.

— …вы, Фигаро, должно быть, одурели в этой столице, — тетушка Марта аккуратно расставляла на столе горшочки. — Или у вас этот как его… кризис среднего возраста. Сидите и стонете: ах, жизнь так коротка! Ах, все в мире тленно! Чес-слово, как курсистка какая-то!

— Но жизнь действительно конечна, тетушка Марта!

— Ага. И эта бутылка тоже. Так что — не будем открывать?

— Ну, скажете тоже! Какое тогда удовольствие от бутылки?

— В-о-о-о-от! И я о том же!

— Но жизнь — не бутылка. За второй не сбегаешь. — Следователь опрокинул второй стакан, чувствуя, как мир вокруг возвращается на привычную орбиту.

— А вам бы хотелось? — тетушка Марта язвительно посмотрела на Фигаро, по лицу которого внезапно пронеслась какая-то быстрая темная тень.