Следователь по особо важным делам

Мы прошли через неё в другую ком-нату. Размерами поменьше, зато мебель-побогаче. Комод, диванчик, шкаф и кровать, прибранная белой накидкой с кружевным подзором, с горкой взбитых подушек. Сюда, видимо, тоже можно было пройти с улицы, но чёрным ходом. Почему хозяйка провела меня через жилище постояльца, я не понял.

Присели у стола. Я объяснил ей, что следователь, из прокуратуры. Она слушала меня, как показалось, с опаской.

Матюшина не производила впечатления древней старушки. Передо мной сидела крепкая пожилая женщина со здоровым румянцем.

Чтобы как-то начать разговор, я спросил:

— Не мешает?

— Что?

— Музыкальное сопровождение…

— Мне нравится. А то живём, как в могиле. Снимал Стасик до меня тут у одни-х, так они его из-за этой музыки и попросили.

— Да, приятный перезвон. Выходит, как открываешь дверь, всегда перезвон?

— Всегда.

— И не ломается механика?

— Бывает, Но Стасик тут же починит.

— А как же, например, если вы отдыхаете, вам не мешает?

— Я привыкла. Иной раз и не замечаешь…

— Это бывает. Я к вам, Евдокия Дмитриевна, вот по какому вопросу. В ночь, когда погибла Залесская, вы находились дома?

Матюшина задумалась. Видимо, ей надо было переключиться с одного направления мыслей на другое.

— Конечно, дома. А где же мне ещё быть?

— Вы знали, что Валерий Залесский заночевал здесь?

— Конечно.

— Вы это хорошо помните?

— Хорошо.

— И пробыл он здесь до которого часа?

— Час не помню. Я встаю рано. По хозяйству хлопотала. Часов в восемь-девять слышу, встали. Умылись оба во дворе. Летом у нас сзади, около сарая, рукомойник висит.

Ополоснулись они, значит. И ушли. Все переговаривались чего-то. А через некоторое время соседка проходила. Говорит, Анька, мол, воспитательница из детского сада, руки на себя наложила. Я сразу и не сообразила, что это жена Валерия. Как же, думаю, сам только что тут был и вот, пожалуйста…

— Вы не можете рассказать, как они, то есть ваш жилец и Залесский, пришли накануне вечером, что делали.

— Пришли ещё засветло. Весёлые. Не. знаю, как Валерий, а Станислава я научилась различать даже за стенкой, когда он того, примет. Сапожищами стучит, аж у меня посуда звякает.

— Значит, они пришли выпивши?

— Было такое.

— И сильно?

— Не так чтобы очень. Но с собой принесли, видать, бутылку. —Стасик постучал ко мне, попросил ещё один стакан. И говорит: «Мы, Евдокия Дмитриевна, немного гуляем, но шуметь не будем». Я говорю, пейте, мол, на здоровье, если денег не жалко, но и меру знайте.

— Часто они здесь выпивали?

— Не могу сказать, что часто, но случалось.

— Ещё с кем-нибудь или всегда одни?

— Пару раз с ними был этот, киномеханик, конопатый такой.

— Ципов?

— Он.

— А в тот вечер они были вдвоём?

— Только Стасик да Валерий.

— А Аня была когда-нибудь здесь?

— Была.

— Выпивала с ними?

— Один раз, когда картины Стасика показывали в клубе.

— Выставка?

— Да. После выставки Стасик угощение устроил. Пригласил Валерия с женой, Ципов был с девчонкой одной, с почты, и какой-то паренёк из района. Молоденький, а его все Юрием Юрьевичем величали. Посидели, отпраздновали. Я помогала,пирог сготовила.

— А бывала тут Залесская одна?

— Заходила. Стасик её портрет рисовал.

— А вы присутствовали при этом?

— Нет. Слышу, разговаривают: «Сядь так, сядь этак».

Что мне мешать?

— Как он её рисовал: в одежде или без одежды?

Матюшина удивилась:

— Разве можно голой! Срам это. Не мог Стасик себе этого позволить. Конечно, в одежде.

— Хорошо. Пожалуйста, продолжайте о том вечере.

— Что продолжать?

— Ну, принесли они с собой, Коломойцев попросил у вас стакан. Дальше?

— Наверное, сели выпивать.

— Почему наверное?

— Для чего же стакан?

— В тот вечер была гроза?

— Сильный дождь хлестал.

— В котором часу он пошёл, хотя бы приблизительно?

— Около десяти вечера.

— И долго шёл?

— Бог его знает. То шибко, то затихал.

— Так. Ну, а Станислав и Валерий?

— Сидели за рюмочкой. Что-то спорили. Стасик свои картины двигал…

— И сколько это продолжалось?

— Не знаю.

— Час, два,три?

— Ей-богу, не знаю. Я спать легла.

— В котором часу?

— Я позже одиннадцати не ложусь.

— Что было потом?

— Наверное, быстро угомонились. Потому что здорово приняли.

— Из чего вы это заключаете?

— Валерий мучился всю ночь.

— Расскажите поподробней.

— Среди ночи стучит ко мне. Я чутко сплю. «Кто?» — спрашиваю. «Это я, баба Дуня». Слышу, голос Валерия.

Я засветила огонь. Накинула халат. Смотрю, на парне лица нет. Зелёный, из глаз слезы, весь в поту. За живот держится. Спрашиваю, что это, мол, с ним приключилось. А он мне: «Помираю, худо». Я сама вижу, у него, сердешного, так живот и сводит. Рвать тянет. Ну, был у меня один пузырёк с настойкой, я ему налила. Не успел он выпить, опрометью на улицу. Облегчился. Значит, подействовало.

— В котором часу это было?

— На часы не глянула. Но, наверное, за полночь уже.

— А дождь ещё шёл?

— Кажись, да. Он с улицы вернулся мокрый,

— Что было дальше?

— Успокоился. Лёг спать. Я тоже заснула.

— Больше он вас не беспокоил?

— Нет. Хорошая травка, она и очищает и закрепляет…

— Ясно. А как они разместились в комнате Коломойцева, там ведь одна кровать?