Следователь прокуратуры: повести

Вдруг старик произнёс какое-то короткое слово. Чёрная овчарка сорвалась с места и понеслась к ним. Третий парень вскинул руки и полетел на землю — по пляжу покатился бронзово-чёрный клубок из человеческого тела и собачьей шерсти. Петельников тут же нанёс мордастому в подбородок сильный удар левой, которым славился ещё в школе милиции. Мордастый беззвучно пал на колени. Сделать подсечку последнему оказалось секундным делом — тот проехал на спине до самой воды.

Старик опять что-то крикнул, и собака нехотя засеменила к нему, возбуждённо потряхивая головой.

— Спасибо, — сказал Петельников.

— Вам спасибо, — ответил старик.

Парни сгребли одежду и пошли с пляжа: третий бинтовал майкой плечо, мордастого вёл под руку приятель. Сколько бы они спорили, доказывали, хамили, предъяви он удостоверение. А силу поняли сразу, как говорят на заводе — с первого предъявления. И всё-таки стоило бы предъявить удостоверение и разъяснить, что их одолел не более сильный, а это закон пресёк хулиганство…

Девушка смотрела на него с тихой радостью — о таких случаях она только читала в газетах.

Петельников почувствовал боль в пальце. Он погрузил руку в воду и захотел погрузить и голову, которая гудела и отдавала болью за каждый удар сердца.

— Здорово вы их, — сказал мужчина в синих плавках.

— Чего же не вмешались? — спросил Петельников.

Мужчина пожал плечами, спокойно рассматривая инспектора.

— Таких много.

— Верно, — согласился Петельников, споласкивая лицо и вытираясь платком. — А знаете, почему таких много? Потому что много и таких, как вы, равнодушных.

Мужчина усмехнулся: он знал себе цену. Но Петельников был не из тех, кого можно сбить усмешкой.

— Я бы запретил продавать брюки, — сообщил инспектор.

— Не понял.

— Брюки надо вручать человеку торжественно, как оружие или орден. Если докажет, что он мужчина. А пока пусть ходит в юбке. Или в синих плавках.

Мужчина не обиделся.

— Романтизм.

— Впрочем, — сказал Петельников, — я к вам по делу, Валентин Валентинович.

Померанцев рывком повернул голову и уставился на инспектора, — это его удивило больше, чем драка. Петельников молчал, выжидая, не ошибся ли.

— Откуда меня знаете?

— Я из милиции, — представился инспектор.

Валентин Валентинович откровенно усмехнулся, но ничего не дрогнуло в его лице. Он вроде бы потерял интерес к разговору, который до этого ещё как-то бился.

— Всех вызывают, а меня решили допросить на пляже? Почему такая честь?

— Следователь попросил вас найти и направить к нему, — разъяснил инспектор, помолчал и добавил: — И вашу жену.

— Жена сегодня домой не придёт, — отрезал Померанцев. — Она пошла к матери, там и ночует.

Петельников снял ботинок и начал вытряхивать камешки. Валентин Валентинович повернулся к солнцу другим боком.

— Когда мне явиться?

Рябинин велел прийти сейчас же. Надевая ботинок, Петельников глянул на мускулатуру Померанцева — годится ли тот в бойцы. Но то, что он увидел, заплело ему пальцы, которые никак не могли распутать шнурок. То, что он увидел, может изменить следственные планы. Поэтому инспектор сказал:

— Завтра в десять.

Он всё завязывал шнурки и смотрел на крупную бархатисто-коричневую родинку Померанцева, прилипшую под правым соском.

17

В практике Рябинина бывали такие совпадения, что, расскажи кто другой, не поверил бы. Они удивляли своей ненаучностью. Он помнил случай, когда с судебно-медицинским экспертом осмотрел труп, а через день этот самый «труп» пришёл к нему в кабинет, возмущённо потрясая свидетельством о своей смерти…

Сначала умирает Симонян. Теперь покушение на жену Померанцева. Казалось, можно допустить и совпадение. Но Рябинин не сомневался, что эти две смерти связаны одной ниточкой. Если бы преступления связывались ниточками… Кровавые ручьи их связывают. А ниточка остаётся следователю.

Когда он узнал о родинке, всё встало на свои места: погибали или должны погибнуть те женщины, которые связаны с Померанцевым. Умерла Симонян, писавшая ему записку. Лежит в больнице с ножевым ранением его жена. Рябинин вспомнил, что сказал о Померанцеве Суздальский, — бабник, хлыщ и бабник. Одно было не совсем понятно…

В кабинет ввели Коваля, и Рябинин перестал описывать четырёхугольники вокруг стола.

Задержанный оказался длинным лысоватым мужчиной с мрачным сосредоточенным лицом. Он сел нехотя, но на стуле укреплялся обстоятельно, будто не собирался с него вставать. Знал, что разговор будет не быстрый и не простой.

— Ну, Семён Арсентьевич, кем вы работаете?

— Бульдозерист, — буркнул он.

— Хорошо, — сказал Рябинин, сам не понимая, почему это хорошо.

— Есть семья?

— Двое пацанов.

— Расскажите про своих друзей и знакомых.

Коваль начал перечислять многочисленных приятелей и родственников. Рябинин записывал их на отдельном листке и думал, что, по его версии, Коваль должен быть связан с Померанцевым. Но среди знакомых задержанный Померанцева не назвал.

— Теперь расскажите, как вы ударили женщину ножом.

— Я не ударял, — твёрдо заявил Коваль.

— Как это «не ударял»? — удивился Рябинин; удивился откровенно, громко, даже чуть возмущённо.