Следователь прокуратуры: повести

Эта женщина, если он её найдёт, ничего нового ему не скажет, вероятно, только подтвердит уже известное. Но Рябинин ждал её — ту, ради которой Ватунский убил красавицу.

Дверь открыли толчком. Воздух в кабинете метнулся, выветрив бумаги из папки, которые зашелестели по столу. Перед Рябининым стояла тяжело дышавшая женщина с зеленовато-серым, как запылённая бутылка, лицом.

— Вышла, а в ящике повестка. Шумская я. Что-нибудь случилось с братом?

— Сядьте и успокойтесь. Ничего с вашим братом не случилось.

Она облегчённо села.

— Брату девятнадцать. Поехал в командировку. Вся душа изболелась…

— С братом всё в порядке, — ещё раз успокоил он. — Вы знаете Ватунского? — спросил Рябинин и пристально взглянул на светлеющее лицо: он уже знал, что это не она.

— Где-то слышала эту фамилию. Нет, не вспомнить. Говорите, с братом всё в порядке?

— Конечно. Давайте отмечу повестку.

Рябинин отпустил её, даже не составив протокола допроса, что вообще-то не полагалось. Он знал тип этих нервных и честных людей, которые, получив повестку, звонят по телефону, плохо спят по ночам и прибегают утром ни свет ни заря. Следователи, рассылая повестки пачками, считают это дело для людей обычным, как получение утренней газеты. Но вызов человека в следственные органы даже свидетелем — явление всё-таки необыденное. Как-то Рябинину позвонила секретарша и сообщила, что на утро его вызывает прокурор города. Рябинин ничего не совершал, ничего не преступал, сам был работником прокуратуры и всё-таки вечер провёл неспокойно, словно засела где-то заноза. Поэтому он никогда не посылал повестки на праздники и выходные дни.

— Вызывали? — заглянула в дверную щель пышнощёкая женщина.

— Вызывал, — согласился Рябинин.

— Козлова, — представилась она. — Работаю продавцом в винном отделе. Думаю, опять насчёт пьяниц, которые всё на двоих да на троих…

— Нет, не насчёт пьяниц.

— А больше зачем? Не на свиданку же, — засмеялась она и села так, что её могучая грудь в красной кофте легла на стол, слегка белея на вершинках сквозь растянутую ткань.

Он тоже улыбнулся, потому что никогда не отказывался от беседы-разрядки на вольные темы, когда не было деловой. А деловой наверняка не было.

— Может, у вас тут мужья излишние есть? — весело поинтересовалась Козлова.

— А-что — дефицит?

— Около моего отдела сколько хочешь. Только стоять не могут: как скинутся, так тут же и падают.

— А женщины их подбирают?

— Прямо-то! Кому они нужны? Думаете — от мужика много толку? Как в балете.

— Что в балете? — не понял Рябинин.

— Смотрели вчера по телевизору балет? Она танцует, выкрутасы крутит, а он? Поднять да поддержать. Так мужик и в семье, как в балете: пожрать да когда гвоздь вбить, — бойко рассказывала продавщица, шустро играя глазами.

— Есть мужья и хорошие… — начал было Рябинин.

— Нету, сама была два раза замужем. У первого мужа работа была шибко хорошая — на полчаса раньше прийти, на полчаса раньше уйти. Ну и запил, как дырявое ведро, сколько в него ни лей — всё мало. Придёт домой и лежит, как полотенце. Я, конечно, озлюсь, ну и пошла у нас свара. Разве это жизнь!

— Ну и чем она кончилась?

— Умер, пришёл пьяный и умер. Вскрыли его в больнице, копались-копались, отчего умер-то, оказалось — паршивый был мужик.

— Понятно, — весело согласился Рябинин.

Козлова рассказывала охотно, доверительно, как хорошему приятелю, с которым давно не виделась. Она шевелила мягкими крутыми плечами, отчего грудь на столе подрагивала. Маленький кабинет наполнился запахом здорового женского тела, терпким без духов.

— Со вторым мужем познакомились мы восьмого марта. В процессе этого знакомства родилась дочь. Потом родился сын. А потом ему захотелось чего-то среднего…

— Как? — не понял Рябинин.

— Что с него, с лесовика, возьмёшь? Он работал-то знаете кем? Есть такие мужики — в лесу живут да за зверями бегают. Ягель, что ли?

— Егерь, — поправил Рябинин.

— Вот. Он в лес убег от меня за лосями шастать. Постояли у меня с недельку макароны поперёк горла, да ничего, отошла.

— Так и живёте с двумя детьми?

— С тремя. Третий между прочим появился, — совсем развеселилась Козлова, заливаясь смехом, от которого задрожали и грудь, и стол, и пол под ногами.

— А вы весёлая женщина.

— А чего? Квартира есть, харчи продаются, тряпки носим, телевизор светится. Живи себе, пока рак внутри нас не свистнул. Я задумчивых не люблю.

Тут Рябинин как раз и задумался: а может, весь смысл жизни, все истины мира, вся философия тех толстых книг, которые занимали у него дома стены, в словах этой весёлой женщины с быстрыми осмысленными глазками — живи, пока живётся…

— Я брюнетов не люблю, — вдруг засмущалась Козлова, поводя глазками по тёмно-пепельным волосам следователя, — я к ним равнодушна.

— Да, — отреагировал Рябинин на это сообщение.

— Они мне антисимпатичны.

— Да, — дакнул он ещё раз.

— Приходите к нам в магазин за винно-водочными изделиями, — окончательно потупилась Козлова.

— Спасибо, но я задумчивый. — Рябинин встал. — Ну, благодарю за посещение.

Козлова поднялась, как ни в чём не бывало хихикнула, попрощалась, но у двери спросила:

— А зачем вызывали-то?

— Поговорить… о мужьях.