Следователи Петра Великого

Остается добавить, что упомянутая книга документации, несмотря на неоднократные запросы М. И. Бобрищева-Пушкина, так и не была ему предоставлена^{780}. Впрочем, в контексте ситуации удивляться этому не приходится.

3 марта 1725 года Василий Иванов и Василий Языков были вызваны в следственную канцелярию, где им предложили ознакомиться с «выпиской». Вновь проявив строптивость, оба заявили, что «выписки» «им смотреть не для чего» и, сославшись на недавние амнистиционные указы, потребовали освободить их из-под стражи^{781}. Однако всего неделю спустя настрой одного из подследственных кардинально изменился.

11 марта 1725 года Василий Языков подал в следственную канцелярию собственноручно написанное заявление о признании всех выдвинутых против него обвинений. В этом документе (никак не озаглавленном, но далее в материалах дела обозначенном как «извинение») бывший следователь указал, что инкриминированные ему деяния («мое погрешение») были совершены «моим недознанием и безо всякой моей корысти». В заключительных строках «извинения» Василий Григорьевич «с прегорестными слезами» (!) обратился к императрице с просьбой о «милосерд[н]ом прощении»^{782}.

Появление «извинения» было, несомненно, связано с психологическим давлением, которое на обвиняемых оказал или Михаил Бобрищев-Пушкин, или же Г. Д. Юсупов. Зачем потребовалось «извинение», не вполне ясно. Конечно, следствию так и не удалось собрать по делу Василия Иванова и Василия Языкова полноценную доказательственную базу. Но ведь никакого независимого судебного разбирательства в данном случае заведомо не предполагалось, и заинтересованные лица могли не опасаться, что дело «рассыплется» в суде.

По всей очевидности, принуждение принести «извинение» имело целью морально сломить опальных гвардейцев, заставить их навсегда замолчать о своих подозрениях в отношении «господ вышних командиров». Однако кто бы ни занимался тогда «обработкой» подследственных и каковы бы ни были ее цели, гвардии поручик В. И. Иванов повел себя более стойко и никакой своей вины так и не признал.

Итоговым документом работы канцелярии гвардии капитана М. И. Бобрищева-Пушкина, подготовленным на основе «выписки», явился документ, по содержанию напоминающий современное обвинительное заключение^{783}. Этот документ был 15 июня 1725 года подписан Михаилом Ивановичем, тремя асессорами и обер-аудитором Михеем Ершовым.

Василию Иванову и Василию Языкову были в конечном счете инкриминированы четыре эпизода превышения должностных полномочий и служебных подлогов: самовольное осуществление расследования по нескольким уголовным делам, внесение задним числом поправки в одно из постановлений следственной канцелярии, самовольное наложение штрафов на подследственных, уничтожение мифического именного указа от 11 января 1719 года. В качестве пятого эпизода обвинения в документе фигурировал отказ гвардейцев давать показания на допросах в следственной канцелярии.

Вмененные Иванову и Языкову преступные деяния следственная канцелярия квалифицировала (стоит признать, с формально-юридической стороны вполне корректно) по статьям 27, 28, 35, 201 и 203-й Артикула воинского[149] и по Наказу «майорским» канцеляриям от 9 декабря 1717 года[150]. Констатировав, что «подлежали было они, Языков и Иванов, смертной казни», канцелярия тут же выдвинула ходатайство о их помиловании — в силу упоминавшихся амнистиционных указов^{784}. 16 июня 1725 года М. И. Бобрищев-Пушкин направил «выписку» и обвинительное заключение в Военную коллегию, предложив передать ей также и все остальные материалы дела, а его следственную канцелярию расформировать («о[б] уволнении нас к полкам указ учинить»)^{785}.

Далее уголовное дело В. И. Иванова и В. Г. Языкова подлежало направлению в военный суд. Поскольку тогдашнее отечественное военное судоустройство зиждилось на принципе, что военнослужащего должны судить его сослуживцы, судебное присутствие для рассмотрения дела Василия Ивановича и Василия Григорьевича должно было быть сформировано из строевых офицеров гвардейских полков. Поскольку выбор судей зависел всецело от командования, ничто не мешало сформировать состав суда из числа «управляемых» офицеров, которые вынесли бы Иванову и Языкову любой приговор. Однако даже такой сценарий могущественные противники опальных гвардейцев сочли недостаточно надежным.

Ни в какой военный суд уголовное дело по обвинению Василия Иванова и Василия Языкова так и не поступило. Получив выписку и обвинительное заключение по их делу, Военная коллегия не стала издавать распоряжения об учреждении суда для его разбирательства. Вместо этого коллегия для начала направила дело для заключения генерал-аудитору (чего тогдашнее военно-процессуальное законодательство вовсе не требовало).