Следствие

– Мг-м, - промычал главный инспектор, как будто речь шла о самых обычных вещах. - Не холодный? А в каких выражениях было сделано это заявление? Вы не могли бы воспроизвести их дословно?

– Он сказал, что труп был не холодный. - Фаркар говорил как бы через силу, делая длинные паузы между словами. - Это звучит идиот… бессмысленно, однако служащий стоял на своем. Он клялся, будто сообщил об этом напарнику, но тот ничего не помнит. Грегори допросил их порознь, причем дважды.

Главный инспектор молча повернулся к Грегори.

– Это болтун и, по-моему, враль, - торопливо начал докладывать Грегори. - Такое у меня создалось впечатление. Из разряда дураков, обожающих оказываться в центре внимания. Такие ответ на любой вопрос начинают с истории сотворения мира. Он утверждает, что это был летаргический сон или, «может, еще хуже», так он выразился. Признаться, меня это удивило, ведь люди, повседневно работающие с покойниками, в летаргию не верят, этому противоречит их опыт.

– А что говорят врачи?

Грегори замолчал, давая слово Фаркару, который, пожав плечами, недовольный, что такому пустяку уделяется столько внимания, сообщил:

– Смерть наступила днем раньше. Появились трупные пятна, окостенение… короче, он был мертв, как камень.

– Что-нибудь еще?

– Да. Во всех случаях трупы были одеты для похорон. Только тело Трейли, пропавшее в Трикхилле, было не одето. Хозяин похоронного бюро собирался заняться им утром. Так вышло, потому что семья не сразу дала костюм. То есть они забрали тот, в котором он был, а когда принесли другой, тела уже не было…

– А в остальных случаях?

– Труп той женщины, которая умерла от рака, тоже был одет.

– Как?

– В платье…

– А туфли? - спросил главный инспектор так тихо, что Грегори пришлось даже чуть податься вперед, чтобы услышать.

– И в туфлях.

– А последний?

– Последний?.. Нет, он был не одет, но одновременно с ним, как можно предположить, исчезла занавеска, закрывавшая небольшую нишу в морге. Черное полотнище с пришитыми к нему металлическими кольцами, которые перемещались по тонкому карнизу. На кольцах остались лоскутки ткани.

– Его сорвали?

– Нет, карниз очень тонкий, он не выдержал бы сильного рывка. Лоскутья…

– Вы пробовали его сломать?

– Нет.

– А откуда вы знаете, что он бы не выдержал?

– Так, на глаз…

Главный инспектор задавал вопросы спокойно, безразлично, словно бы думая о чем-то своем, при этом он смотрел на шкаф, в стекле которого отражался прямоугольник окна, однако вопросы следовали в таком темпе, что Фаркар едва успевал отвечать.

– Ну ладно, - заключил главный инспектор. - Экспертизу обрывков ткани произвели?

– Да. Доктор Соренсен…

Врач перестал массировать свой острый подбородок.

– Ткань была оторвана, точнее, перетерта, а не отрезана. Как будто ее… откусывали зубами. Я сделал несколько проб. Под микроскопом срезы абсолютно идентичны.

В наступившем молчании было слышно, как где-то далеко, приглушенный туманом, гудит самолет.

– Кроме портьеры что-нибудь еще пропало? - нарушил наконец молчание главный инспектор.

Соренсен перевел взгляд на Фаркара. Тот утвердительно кивнул.

– Да. Пластырь, большой рулон лейкопластыря, лежавший на столе возле дверей.

– Пластырь? - недоуменно поднял брови инспектор.

– Они им подвязывают челюсть, чтоб не отваливалась, - пояснил Соренсен. - Косметическая обработка покойника. - сардонически улыбаясь, добавил он.

– И все?

– Да.

– Ну а что в прозекторской? Труп был одет?

– Нет. Но об этом случае… уже докладывал Грегори.

– О, совсем забыл об этом. - Грегори было страшно неприятно, что его поймали на рассеянности. - Одежды на нем не было, но служитель недосчитался одного халата и двух пар белых полотняных шаровар, которые студенты надевают летом для занятий анатомией. Недостает также нескольких пар тапочек. Правда, он говорил, что с ними вообще невозможно разобраться. Он подозревает, что прачка либо теряет, либо крадет их.

Инспектор глубоко вздохнул и постучал оправой очков но столу.

– Благодарю. Доктор Сисс, а теперь я попросил бы вас…

Сисс, не меняя небрежной позы, буркнул что-то невразумительное и продолжал торопливо писать в раскрытой папке, лежащей на коленях.

Наконец он поднял уже начинающую лысеть голову, похожую на головку какой-то птицы, и с треском захлопнул папку. Сунул ее под кресло, вытянул губы, словно намеревался свистнуть, и встал, потирая руки с распухшими артрическими суставами.