Они все пришли на похороны. Режиссеры, актеры, продюсеры, люди из офиса, которые не разговаривали с ним в плохие годы. Которые повернулись и пошли в другую сторону, когда увидели, что он приближается. Теперь, когда он был мертв, ходили даже разговоры о том, что Академия рассматривает возможность специальной награды.
Как католичка старомодного толка, она похоронила его вместо кремации и стояла на кладбище, пожимая руку одному за другим, когда они все проходили мимо, ненавидя каждого труса, каждого лицемера.
После этого она сбежала, вернулась на ферму в Долине, но это было бесполезно — совсем нехорошо, когда повсюду воспоминания о нем.
Обратиться было не к кому, потому что в одном отношении он никогда не мог ей помочь, и это касалось ее отношений с противоположным полом. Ее общение с мужчинами всегда было кратким и неудовлетворительным эмоционально и, следовательно, неудовлетворительным физически. Грубая правда заключалась в том, что она так и не нашла никого, кто был бы похож на ее отца.
Когда она была близка к последней грани, спасение появилось в виде авиапочтового письма с английской маркой и почтовым штемпелем Кембриджа, которое однажды утром упало в ее почтовый ящик. В нем содержалось предложение о стипендии в ее старом колледже, Нью-Холл, и она ухватилась за него обеими руками, спасаясь бегством в единственное другое убежище, которое она когда-либо знала в своей жизни.
И все шло хорошо для нее. Это было как возвращение домой. Была работа, была ее книга и был Кембридж во всей его красе, особенно в то прекрасное апрельское утро 1972 года, когда она впервые встретила Джона Микали.
Она всю ночь работала над корректурами пятого издания своей книги, издатели хотели получить их обратно к пятнице. Вместо того, чтобы лечь спать, она следовала установленному распорядку. Надела спортивный костюм, взяла велосипед и поехала в центр города, чистый, спокойный и красивый по утрам.
Пятнадцать минут спустя она бежала по тропинке вдоль задних дворов, лужаек, спускающихся к реке Кэм. Она была полностью довольна собой, довольна ночной работой, наслаждалась острым утренним запахом, а затем она услышала, как кто-то обгоняет ее, и рядом с ней появился Микали.
Он был одет в очень простой темно-синий спортивный костюм и кроссовки. Вокруг его шеи было обернуто белое полотенце.
— Отличное утро для этого, — сказал он.
Она узнала его сразу, не могла не узнать, потому что его плакаты с обычной фотографией были расклеены по всему Кембриджу в течение двух недель.
— Да, обычно так и есть.
Он мгновенно улыбнулся. «Хех, такой же американец. Должно быть, это мой день. Ты студент по обмену или что-то в этом роде?»
Ирландская сторона ее характера быстро всплыла на поверхность, и она громко рассмеялась. «Те дни давно прошли. Я тот, кого здесь называют доном. Я преподаю в университете. Меня зовут Кэтрин Райли. Я из Калифорнии.»
«Боже милостивый, я тоже. Меня зовут Микали — Джон Микали».
Она взяла его за руку с легкой неохотой, ощущая покалывающее возбуждение, холод в животе, что было для нее внове.
— Да, я знаю. Сегодня вечером ты играешь четвертую симфонию Рахманинова с Лондонским симфоническим оркестром.»
«Я верю, что ты будешь там».
— Ты что, шутишь? Некоторые студенты всю ночь стояли в очереди, чтобы попасть в кассу в первый день ее открытия. С тех пор билетов на этот концерт не было.»
— Чепуха, — сказал он. — Где ты живешь? — спросил я.
«Новый зал».
— Я распоряжусь, чтобы билет доставили туда к полудню.
Она никак не могла сказать «нет», или даже не хотела. — Это было бы чудесно.
«После этого они устраивают прием в мою честь в Тринити-колледже. Могу ли я отправить вам открытку и для этого? Это может быть скучно, но не тогда, когда ты придешь. Прежде чем она смогла ответить, он взглянул на часы. «Я не заметил, который час. Сегодня утром у меня четырехчасовая репетиция, а Превин — суровый надсмотрщик — увидимся вечером.»
Он повернулся и побежал прочь через Спины, действительно очень быстро. Она стояла там, наблюдая, как он уходит, осознавая силу в нем, более возбужденная, чем когда-либо в своей жизни.
На приеме она стояла и смотрела на него с другой стороны зала, в бархатном костюме, открытой черной шелковой рубашке, с золотым распятием на шее, которое стало его визитной карточкой. Он был беспокойным, когда они столпились вокруг, его глаза постоянно осматривали комнату. Когда он нашел ее, улыбка была мгновенной, и он потянулся за двумя бокалами шампанского с подноса, который нес проходящий официант, и направился прямо к ней.
«Я позвонил в ваш колледж», — сказал он. «Почему ты мне не сказал? Доктор Райли — стипендиат Нью-Холла. И все такое прочее.»
«Это не казалось важным».
«Я был хорош сегодня вечером?»
— Ты знаешь, что был, — просто сказала она и взяла у него шампанское.
В его глазах внезапно появилось странное выражение. Это было так, как если бы он каким-то образом сделал открытие, которого не искал.