Следствие не закончено

Но скоро настроение исправилось. На самом-то деле, да разве не хозяин он самому себе? И кто это имеет право в его дела вмешиваться? За всю свою жизнь не сделал Никифор Игнатьевич ничего такого, чего бы мог стыдиться. Недаром так приветливо здороваются с ним все встречающиеся. И улица сегодня какая-то нарядная. И гармонь выпевает очень весело. И ребятишки вон ожили, как воробьи на припеке. А уж денек! Просто замечательный денек выдался. Солнечный, прозрачный, звонкий. Как бы устланная по бокам зеленым половичком, сбегает к реке широкая улица. Поблескивают оконцами, кажется, что улыбаются друг другу через дорогу дома. Клейкой, пахучей бахромкой покрылись ветви тополей…

Неспешной, размеренной походкой прошел Никифор Игнатьевич мимо того места, куда направлял свой путь. Прошел мимо дома, мимо ворот и лишь потом, как бы спохватившись, круто свернул и решительно зашагал и калитке.

Его не ждали. Хозяйка, воспользовавшись свободным днем, побелила печь, вымыла в избе пол и окна, выскоблила стол, повесила на зеркало чистый рушник, но сама прибраться еще не успела.

Так и застал Балахонов Марью Николаевну Коренкову стоящей посредине избы, раскрасневшуюся, с подоткнутым подолом, полурасстегнутой кофточкой и повязанным «по-старушечьи» под подбородком ситцевым платком на голове.

— Вот ведь беда-то какая! — испуганно и изумленно оглядывая вошедшего, сказала Марья Николаевна. — Хоть бы ты предупредил меня, Никифор Игнатьевич, что забежишь. А то видишь, какая я.

— Ничего, Марья Николаевна. Такое уж ваше женское дело. Как не в поле, то дома, — попытался успокоить Коренкову и сам сильно сконфуженный Балахонов. — А я шел мимо, дай, думаю, зайду, поздравлю с праздничком.

— Спасибо вам…

Только сейчас, после того как Никифор Игнатьевич объяснил свой приход чистой случайностью, поняла Коренкова, что совсем не случайно зашел он к ней в дом. И почему так нарядился, догадалась. Да и многое непонятное в отношении Балахонова к ней за последнее время сразу прояснилось. И слова его некоторые, сказанные как бы между прочим, вспомнила Марья Николаевна.

Вот почему, как отблеском утренней зари, багрянцем окрасилось ее лицо и задрожали, непослушными стали пальцы, пытающиеся застегнуть на колеблющейся груди пуговку.

— Вы подождите… я сейчас… Присядьте, пожалуйста, — чуть не плача от смущения, сказала Коренкова и скрылась за занавеской.

Балахонов одобрительно хмыкнул, прошел и сел к столу. Потом поднял голову и долго смотрел на два увеличенных портрета: Марьи Николаевны и ее убитого на войне мужа. Что-то похожее на зависть шевельнулось в нем. Невольно вспомнил свою болезненную и от нездоровья всегда желчную жену. Пожалел. Прожила Татьяна свой век, а что видела? Не дождалась хорошей поры. Вот только сейчас, пожалуй, начнется настоящая-то жизнь. Эх, ухватить бы еще годков тридцать!

В дверь постучали.

— Взгляни, кто там, Никифор Игнатьевич. Это, наверное, Гнедых Павлуша, — попросила из-за занавески Коренкова. — Скажи, пусть к вечеру забежит, а то я сама его покличу.

— Ладно, — Балахонов приоткрыл дверь, однако проход в избу загородил собой. Решил не пускать никого.

Но за дверью оказался не Гнедых, а Никита Кочетков.

— Чего тебе? — спросил Балахонов.

— Вас ищу, Никифор Игнатьевич! — шумно переводя дыхание, сказал Никита. — Поверишь, все село обегал. Спасибо, Присыпкина надоумила.

«Ну не подлая баба?!» — мысленно выругался Балахонов.

— Торопчин приказал немедленно собрать правление. Все уже на месте, тебя только ждут.

— Это в честь чего такая спешка? — спросил Балахонов и невольно вспомнил свой разговор с дочерью. Угадал, выходит, как в воду глядел.

— Очень срочный вопрос. Так я побегу, скажу, нашел. А то Иван Григорьевич беспокоится.

— Постой! — крикнул Балахонов вслед устремившемуся из сеней Никите. — Скажи, что я… это самое…

— Идете, — подсказал Никита.

— Иду… Мало им, дьяволам, недели!

Балахонов с сердцем захлопнул дверь.

— Ну, не дают вам покою — и только, — послышался из-за занавески расстроенный голос Коренковой. — И чего суетятся люди?

— Дела, значит… Так я пошел, Марья Николаевна. Видно, не судьба нам с тобой побеседовать… — фраза прозвучала уж очень мрачно, и потому Балахонов смягчил ее, добавив еще одно словечко: — сегодня.

— Еще что! — встревоженно откликнулась Коренкова. — Чай, не весь же день заседать будете.

— Разве так, — Балахонов уже веселее взглянул на заколыхавшуюся занавеску.

— А я буду тебя ждать, Никифор Игнатьевич.

Как будто бы ничего особенного не было в последних словах Коренковой. Но как прозвучала эта фраза! Негромко, ласково. Балахонову показалось, что за всю свою жизнь он не слышал таких приятных слов.

Надо было уходить, но у кузнеца ноги словно прилипли к полу. Не идут — и только. И сказать он больше ничего не мог. Постоял пеньком около двери. Потом, вспомнив, сунул руку в карман, достал цветную коробочку, ступая на носки и балансируя длинными руками, прошел по избе и положил свой подарок на стол, на самую середину.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1