Следствие не закончено

— В те времена жизнь другая была, Афанасий Иванович, — рассеянно присматриваясь к тому, как ловко тонкие и сухие пальцы Луковцева вяжут друг с другом ивовые прутики, сказал Торопчин. — Тогда каждый, волей-неволей, беспокоился только о своей судьбе, а сейчас у нас колхозы.

Луковцев приостановил работу и поднял голову. На Торопчина глянули по-ребячьи простодушные, и вместе с тем по-стариковски пытливые глаза.

— Вот и Федор Васильевич так мне объяснял. Долго как-то мы с ним беседовали. О социализме.

— О социализме? — Торопчин искренно удивился.

— О нем самом, — подтвердил Афоня, — Хорошо он мне растолковал, да только… непонятливый я, видно.

— Ну-ка, ну-ка, — Торопчина живо заинтересовали слова старика. Много раз пытался он завязать настоящий разговор с Бубенцовым, выяснить наконец, где же самый корень ошибочного поведения Федора Васильевича, но ничего не получалось. А чувствовал Иван Григорьевич, даже уверен был, что не просто самодурство или тупое упрямство руководит некоторыми действиями председателя. И слова его «разве для себя я стараюсь» были не простой фразой.

— Так что же, Афанасий Иванович, сказал тебе Федор Васильевич?

— Да то же, что и ты, Иван Григорьевич. Раньше, говорит, единоличники были, а теперь колхоз.

— Колхоз колхозу рознь.

— Вот, вот. И председатель так говорит, — живо отозвался Афоня.

— Так чего же ты не понимаешь? — сам несколько сбитый с толку словами Луковцева, спросил Торопчин. Получалось, что оба они с Бубенцовым в одну дудку дуют.

— При чем он тут, социализм-то? — неожиданно осердившись, спросил Луковцев.

— Вот тебе и раз! — вырвалось у Торопчина. От изумления он даже высыпал мимо «козьей ножки» щепотку табаку. «А может быть, и вправду дурачок Афоня?» — невольно мелькнула мысль.

— Жил, например, раньше крестьянин, — старик концом прутика нарисовал на земле маленький кружочек и точку в середине кружка поставил. — А рядом второй. А тут третий… — Еще несколько кружочков вывел на земле прутик. — И каждый обрабатывал свой надел. Один, конечно, жил богаче, другой в бедности, неровно, словом, жили люди. Так?

— Так, — подтвердил Иван Григорьевич. — Почему и порешили мы ту неровную жизнь.

— Порешили, да не вдруг! — возразил Луковцев. — Ну, объединили вы крестьян в колхоз. — Прутик обвел общей чертой все маленькие кружочки, — Верно, в колхозе люди хоть и под разными крышами живут, а работают артельно и хлеб общий едят. Но, правду сказать, равномерности нет и в колхозе.

— Ясно. Кто лучше работает, тот лучше и живет. — Иван Григорьевич начал уже улавливать мысль Афони. — К коммунизму мы пока еще, Афанасий Иванович, не пришли.

— А вот который колхоз скорее достигнет коммунизма? К примеру, наша «Заря» или «Светлый путь»?

Этот наивный, неожиданно поставленный Луковцевым вопрос, однако, многое объяснил Торопчину.

— Ну, а Бубенцов как говорит? — спросил он, невольно улыбнувшись.

— У того линия прямая. Через год, говорит, у меня в колхозе полный порядок будет. А годков через десяток и коммуной заживем! Изобильно, значит. К тебе, говорит, Афоня, специально бабу приставим, чтобы пышки каждый день пекла.

— Стремление у нашего председателя неплохое, — Торопчин весело взглянул на Луковцева. — Значит, по Бубенцову — колхозы наши к коммунизму наперегонки бегут, как ребята до яблони. Какой колхоз, выходит, скорее разбогатеет, тот и коммунистическим будет?.. Так, что ли, он говорил?

— Так, кажется, — раздумчиво сказал Афоня. Подумал и подтвердил уже увереннее: — Его слова!

— Смотри, как просто, оказывается, коммунизм-то построить, — все еще улыбаясь, сказал Торопчин. — И чего это люди добиваются счастья сотни лет, когда вот оно — под рукой лежит.

— Неужели? — Луковцев поднял голову и взглянул на Торопчина так, что Иван Григорьевич смутился. Понял, что спрашивает его совсем не дурачок, а человек, который, по-видимому, многое передумал за свою медленно тянущуюся одинокую жизнь. А он, партийный руководитель колхоза, отвечает шуткой. Стыдно даже стало Ивану Григорьевичу. И он подсел к Луковцеву поближе, заговорил серьезно, не сразу находя нужные слова.

— Понимаешь ли, Афанасий Иванович… вот… вот взгляни, например, на то дерево. Куда оно годится? На дрова разве, да и то — сердцевина в нем, наверное, трухлявая.

— Дерево никудышное, — согласился Луковцев. — Молния его поразила в позапрошлом году на Николу летнего. Потому вытянулось вона как, а стоит на отшибе. Ну и притянуло на себя силу небесную.

У поворота дороги, уходящей вдоль по берегу от плотины, высилась одинокая старая ветла. Высохло и захирело некогда цветущее дерево, расщепленное ударом молнии от кроны и до корней. И только на обращенной к мельничному пруду стороне курчавились еще молодыми листьями несколько ветвей, выглядевших особенно зелеными среди угрюмо щетинившихся, черных, как бы обугленных сучьев.